Кай Майер - Противостояние [litres]

– Подождите, – сказал он.

Она остановилась, зажав свою клюку, как ружьё, и смотрела на него вопросительно.

Джеймс прислушивался к далёкому голосу – где-то Фейт чуть ли не в истерике кричал на отца – и в конце концов кивнул:

– Понятно, они в южном крыле.

Лицо баронессы на миг просветлело. Он взял её хрупкую руку. Пальцы – тоненькие, как у цыплёнка.

– Я выведу вас отсюда.

Качая головой, Констанция улыбнулась:

– Нет, это я нас выведу. Доверься мне, мой мальчик, я знаю, по какому пути нам предстоит двигаться.

– При всём уважении, госпожа баронесса, мы же не можем…

– Сражаться с ними я не собираюсь, – перебила она его. – Не сегодня. Не тревожься.

– Нам бы только добраться до гаражей, тогда мы могли бы на машине…

Она снова перебила его:

– Мы никуда не поедем. Ты должен мне довериться.

С этими словами она повернулась и направилась к одной из витрин. Распахнув обе стеклянные створки, она на мгновение закрыла глаза, впитывая полившийся изнутри книжный дух. Даже спустя десятки лет она не потеряла к нему интереса. Констанция Химмель, эта капризная, властная, эксцентричная особа, будучи библиоманткой до мозга костей, старела, подобно книге: её кожа становилась не морщинистой, а пожелтевшей, как страницы древнего фолианта. И хотя время запечатлело в её внешности свои следы, внутренний мир библиомантки остался нетронутым, как тексты заученных классиков, которых она так любила.

Констанция протянула руку к корешкам, провела по ним кончиками пальцев и извлекла наконец восьмой том энциклопедии азиатских трав. Джеймс слыхал о потайных дверях, открывавшихся подобным способом, но ещё никогда не видел ни одной своими собственными глазами.

Белый тлеющий огонёк замерцал между страницами книги и заструился спиралью между пальцами баронессы, узнавая её руку и сокровенные знаки. Послышался щелчок – и между этой и следующей витриной сдвинулась деревянная обшивка стены. За ней царила тьма. Баронесса сунула книгу обратно и закрыла стеклянные дверцы.

В глубине дома послышался яростный крик.

– Поспешим! – воскликнула она и поднажала на деревянную облицовку.

Спрятанные в стене шарниры даже не скрипнули, словно этим переходом пользовались регулярно.

– А что с теми двумя? – спросил Джеймс. – Они об этой лазейке не знают?

– Нет.

Ему было страшно спускаться в длинные подвальные лабиринты замка: в них было полно тупиков и узких проходов-ловушек. Но в то же время он не хотел, чтобы баронесса вступила в открытый поединок с внуками. Иногда Джеймс думал, что ненавидит старуху – за свой плен, за её строгость и высокомерие, – но теперь он ощущал ответственность за неё, и это его удивляло.

– А что с вашей сердечной книгой? – спросил он.

При себе баронесса держала её не всегда, поскольку дом покидала редко. Книга чаще всего лежала на её ночном столике – неприметный томик стихов забытого поэта. Она утверждала, что по-прежнему в состоянии расщепить страничное сердце, но Джеймс сомневался, что ей когда-нибудь удастся расшифровать его тайные мысли.

Её взгляд затуманился.

– Видно, придётся мне обойтись без неё.

– Я могу за ней сбегать.

– В этом нет необходимости.

– Правда, я могу…

Констанция перебила его со вздохом:

– Этот томик там, наверху, моей сердечной книгой никогда не был – всё только для отвода глаз моих горе-родственничков. Иначе разве я оставила бы его у всех на виду?

Они стояли перед открытой потайной дверью, лестница вела в затхлый мрак. Одну часть лица баронессы заволокла тень, по другой скользил свет, а её бескровные губы растянулись в улыбке. Возможно, в этот самый момент её сына лишали жизни его собственные дети, но Констанция Химмель улыбалась. Джеймс подумал о сфинксе, чьи жилы вместо крови были наполнены тайнами.

– Тогда это было ложью? Не только ваша беспомощность, но и…

– Я не слепа, Джеймс. Может, у меня не самое острое зрение в мире, но я вполне в состоянии прочесть любую книгу.

Три года подряд читал он ей книги. Десятки тысяч страниц.

– И всё это был только трюк?

Губы Констанции сжались в две узенькие полоски.

– Всё это не беда, мой мальчик. Внизу меня дожидается моя настоящая сердечная книга. А там посмотрим, действительно ли Фейт с Рашелью так находчивы, как думают.

На этот раз уже она схватила его за руку, и впервые за долгое время по его коже пробежал мороз, едва только костлявые пальцы дотронулись до него.

– Пошли!

Баронесса прикоснулась к старомодному выключателю на стене, и с потрескиванием вспыхнула единственная лампочка. Её света хватило лишь на несколько ступенек до поворота. Лёгким нажатием Джеймс закрыл за собой панель, вернув тишину в энциклопедический зал.

– Подвала бояться не нужно, – подбодрила его старая женщина и повела вниз по лестнице.

«Дело не в подвале, – подумал он. – И не в темноте».

В другой части дома, на веранде южного флигеля, барон добежал до закрытой двери в библиотеку. С противоположного конца коридора Рашель видела, как он барабанит кулаками по покрытой лаком двери.

– Пандора! Пандора! – выкрикивал он имя младшей дочери. Сестре Рашели было всего одиннадцать, и она, как это часто бывало, сидела закрывшись в библиотеке. – Впусти меня!

Рашель и Фейт подходили всё ближе. Больше они не бежали, а приближались обычным шагом. Пятнадцать метров отделяли их от барона.

– Ты от нас не уйдёшь, отец, – пригрозил Фейт.

– Пандора! Открой дверь!

– Больше ты ни над кем не будешь издеваться только из-за того, что сам такой слабак!

Барон бросил на них взгляд:

– Вы с ума сошли! Я буду…

– Твоя сердечная книга обратилась в пепел, – сказала Рашель.

Грандиозное чувство – уничтожить власть отца и его книгу! Но только в первый момент. Теперь Рашель чувствовала, что это преступление будет преследовать её по пятам всегда. Запах горящего тома она тоже будет чувствовать всегда. Её мутило и била дрожь. Библиоманты книг не сжигают. Она нарушила одно из величайших табу. Не сводя глаз с барона, Фейт обнажил зубы в коварной улыбке.

– Пандора! Открой!

– Она читает, отец. Она занята. И потом, ей всего одиннадцать. Твои вопли нагоняют на неё страх.

– Пандора, дорогая, пожалуйста, открой мне дверь! – Было бы у него время, старший Химмель взломал бы замок и без сердечной книги.

Когда отец оглядывался, было видно, как непреодолимый страх искажает его черты. Это зрелище не вызывало у Рашели такого удовлетворения, как у Фейта, который, судя по всему, просто не мог им вдосталь насладиться. И ей не нравилось, что это доставляет ему такое удовольствие.

– А ну-ка возьми себя в руки… – прошипела она ему.