Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

– И вы связались? – выговорил Алексас, когда к нему вернулся дар речи.

– Это глупо. Я знаю. Но так я хотя бы могу спросить, что ему нужно. Что я должна сделать, чтобы освободить Лив. Возможно, понять, где он и как его найти. – Таша выправила из-под платья то, что носила на шее, и Алексас впервые запоздало заметил, что блестящая цепочка толще той, на которой висел кулон с корвольфом. – А ещё зеркало защищает от чтения.

– Защищает от… от Арона, хотите сказать?

– Когда я взяла его в руки, то увидела, что Арон влиял на моё сознание. Только, пожалуйста, не надо слов «я же говорил», – криво улыбнувшись, добавила она.

– «Нисколько не удивлён» подойдёт? – мрачно предложил Алексас, снова не пытаясь скрыть, что подобные повадки Аронделя Кармайкла для него вполне вписывались в образ мнимого святого.

– Хотя бы лучше. – Не снимая цепочки, Таша протянула зеркальце Алексасу, держа его на перевязанной ладони. – Возьмите. Если Арон влиял на меня, вполне возможно, влиял и на вас. Взяв это в руки, вы сможете понять, как именно… и я тоже пойму.

Откровенно говоря, руны на крышке не вселяли уверенности в том, что предложенное безопасно. Особенно после того, что Алексас совсем недавно наблюдал на балу. Даже учитывая, что он никогда не слышал о зеркалах, способных на большее, нежели помощь в разговорах или шпионство за ничего не подозревающими людьми.

Однако искушение было слишком велико.

– Послушай, – робко начал Джеми, до того безропотно предоставивший брату битву на поле, которое Алексас знал куда лучше него, – не думаю, что отец Кармайкл стал бы…

– Стал бы, – коротко сказал Алексас за миг до того, как нагретое золото коснулось его пальцев.

…колдовскую дымку, окутывавшую их общее с братом сознание, он опознал почти сразу. По восхитительному ощущению, которое испытываешь, когда рассеивается туман в голове – и когда наконец вспоминаешь то, что долго и мучительно пытался вспомнить. Лишь теперь он понимал, что именно – и память о чём ему не то что стёрли, но аккуратно заштриховали.

Но зачем Арону Кармайклу затирать память об этом, когда Алексас не в том положении, чтобы раскрывать его секрет посторонним? Если только…

Он посмотрел в девичье лицо, вопросительно заглядывавшее в его собственное. Вспомнил слова, которыми Таша защищала приёмного отца в избушке на болоте. Вспомнил, что отцом тот ей приходится всего несколько дней.

Вспомнил, что такие, как Арон Кармайкл, в принципе не были предназначены для того, чтобы становиться отцами. И едва ли они готовы были так легко и быстро поверить свою тайну даже тем из смертных, к кому относились настолько хорошо, насколько способны.

– Скажите, – проговорил Алексас, очень надеясь, что ему дадут не тот ответ, который напрашивался, – вы же знаете, что отец Кармайкл…

Он запнулся: даже с зеркалом в руках слово отказывалось идти на язык. Он помнил суть явления, но не его название. И какой-то ласковый голосок внутри тут же попытался убедить: явление это не столь важно, и чем терзать себя, лучше просто отмахнуться и снова забыть.

Только зеркало в руке напоминало, что этот голос не принадлежит ему самому.

– Кто?

…лицемерный ублюдок! Сделал всё, чтобы Джеми с Алексасом не смогли никому рассказать истину или даже проговориться случайно! Когда Арон Кармайкл стал хозяйничать в их голове – сразу после знакомства? После того как они с братом пару раз едва не назвали его тем, кто он есть?..

– Он… он… – должно быть, такие ощущения испытываешь, когда тонешь в болоте и лихорадочно хватаешься за всё, хоть немного напоминающее предмет, способный удержать тебя на поверхности. – Те, кого сверг Ликбер, те, кто когда-то властвовал над Аллиграном…

– Амадэй?

Она ответила не задумываясь: так отвечает девочка-отличница, заучившая учебники истории слишком хорошо, чтобы не угадать правильный ответ на загадку учителя.

Слово щёлкнуло в сознании недостающей деталью механизма, занявшей нужное место – и Алексас с невыразимым облегчением кивнул.

Её фырканье прозвучало с такой безмятежной недоверчивостью, что он обречённо осознал: она действительно не знает.

– «Возлюбленный Богиней»? Один из шести магов, правивших людьми и свергнутых шестьсот лет назад? Могли придумать шутку получше.

К окну, смешавшись с залпами салютов и смехом гостей, вознёсся звон бокалов, которому эхом вторили хлопки откупориваемых винных бочонков.

Не выпуская зеркало из пальцев, Алексас безнадёжно прикрыл глаза, вызывая из глубин своей искалеченной памяти то, что рассказывал Герланд.

– Они бессмертны, и их всегда двое. Один – Зрящий: тот, кто видит всё, кому дана власть знать, что творится в умах и душах. Тот, кто судит и дарит жизнь. Другой – Воин: тот, кто не ведает страха, кто повелевает силами мрака, чья сила неоспорима. Тот, кто карает и дарит смерть. Судья и Палач. Свет и тьма. Друзья, братья, соратники. Каждый дополняет другого, каждый уравновешивает другого, на каждого не действует сила другого… но только один всегда защищает другого. – Он ронял слова неторопливо и уверенно, почти имитируя звучащий в ушах голос опекуна. – Говоря проще, один – целитель и чтец. Лучший чтец из всех, кого когда-либо знал мир. Он не просто читает чужие мысли – контролирует их: изменяет, заменяет собственными, думает чужим разумом, смотрит чужими глазами. Второй – мечник и чародей; его колдовским силам позавидует любой магистр, а мечом он владеет наравне с альвами. И оба они не совсем люди. Больше, чем люди. – Он коротко выдохнул. – Зрящий не может влиять на мысли своего Воина. Заклятия Воина потеряют всякую силу, если их направят против брата-Зрящего. Но силы в паре неравны, ибо крепкая сталь и тёмная магия куда надёжнее чтения. Потому Воины всегда были щитами Зрящих, не наоборот.

– Почему так? – спросила Таша, явно ещё не верившая и не понимавшая, какое отношение всё это имеет к ней. – Почему так, а не иначе?

– Почему Воины сильнее Зрящих? – Избегая смотреть ей в глаза, Алексас мельком оглянулся в тёмную пустоту, ждавшую за открытым окном, отделявшую их двоих от сада, полного веселья и праздничных огней. – Тьма всегда сильнее, Таша. Там, где свет простит, тьма без раздумий перережет горло. Свет поворачивается спиной к тем, кто способен вонзить в неё нож. Свет не может ненавидеть, но сколько сил даёт ненависть… – он поднял глаза, глядя на искрящиеся цветы фейерверков. – После ухода Кристали в Аллигране не существовало иных королей, кроме Королевы альвов и Короля цвергов. Людей было мало, и больших людских городов было всего три, потому что амадэев было шестеро: трое Зрящих и трое Воинов. Одна пара правила одним городом и всеми землями вокруг них. От Зрящего невозможно ничего утаить, и приговоры его были бесстрастны. Он не только судил, но и излечивал тех, кто умирал, не заслуживая того, а порой и вырывал их из объятий смерти. Воин приводил приговоры в исполнение, не ведая пощады и жалости. Для амадэев не было никаких законов, ибо они сами были закон. Но в конце концов в Аллигране настали иные времена: людей стало больше, они стали умнее, а амадэи либо остались прежними, либо изменились не в лучшую сторону. И пришло Тёмное Время, и Ликбер Великий воззвал к людям, дабы они свергли амадэев, давно запятнавших себя не самыми благими делами, и народ, послушный воле нового Чудотворца, отрёкся от прежних властителей. Амадэи пытались сопротивляться, но в итоге двое из шестерых погибли, а оставшимся четверым пришлось бежать. Как только Ликбер понял, что они не будут бороться за власть, то объявил всех амадэев убитыми и велел людям избрать себе короля. А король избрал князей, князья же избрали герцогов, и Срединные земли стали Срединным королевством, и вскоре после свержения амадэи стали лишь легендами… которые, впрочем, живут и здравствуют, и даже не особо скрываются. Людям ведь и в голову не придёт, с кем они имеют дело. Большинство летописей об амадэях были утрачены в Тёмное Время, а те, что существуют по сей день, писались учениками Ликбера под чутким руководством учителя и нового короля. Которые предпочли не оставлять в памяти людской лишних подробностей об их природе и способностях… и, конечно же, говорить, что все амадэи мертвы – так же, как Шейлиреар Дарфулл объявил мёртвыми всех Бьорков.