Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

– А вы-то откуда в таком случае…

– Мой… наш с Джеми опекун и мой учитель… он альв. Он лично знал амадэев. Он рассказывал нам с братом многое. Он говорил, что увидеть в чужой голове обоих людей, связанных Двоедушием, под силу только им. Этот ритуал давным-давно под запретом, но никто из людских чтецов, даже самых могущественных, не способен сам узнать, что в одном теле спрятаны две души. Только амадэй. Только Зрящий. И мы поняли, кто такой Арон Кармайкл, стоило ему увидеть меня в Джеминой голове.

Таша глядела на теряющийся в ночи горизонт. Под ней радостно шумели люди; перед ней серебрились звёзды и сыпали искры фейерверки, сиявшие в небесной черноте, бросая отблески на её лицо.

– Почему вы не сказали мне сразу?

Огненные цветы расцветали отражениями в её зрачках.

– Потому что думал, что вы знаете! Я же думал, вы действительно его дочь! И даже если б захотел, то наверняка не смог бы: я только сейчас понял, что он влезал и в моё сознание! А в этом свете запашок, который веет от всей этой истории с вашим кукловодом, выглядит ещё более подозрительным… потому что Арон Кармайкл – бессмертный. А бессмертные редко считают неправильным вести игры со смертными, которых тем понять не дано.

Долгое время единственным, что звучало в гостиной, были отзвуки празднества.

Потом Ташина рука, дрожа, сильнее сжала зеркальце, покоившееся меж их соединённых ладоней.

– Может, и дано…

То, что лёд, которым услышанное неизбежно должно было сковать её сердце, добрался до мыслей, Алексас понял по тому, как дрожь ушла из её пальцев.

Когда Таша подняла голову, по тихому, абсолютному спокойствию на её лице Алексас уже знал, о чём его спросят – и знал, что он ответит, помогая их королеве найти последний ключ к разгадке игры.

В библиотеке было тихо. Здесь всегда было тихо. От ровных рядов старинных фолиантов веяло покоем, не ведавшим людской суеты; библиотека жила своей, неторопливой и размеренной жизнью бессмертных чернильных строк.

В библиотеке пахло пылью, вечностью и старыми книгами. Иногда сухой тягучий воздух освежался порывом ветра из нежданно распахнувшегося окна или сквозняком, проникшим через приоткрытую дверь, но свежесть быстро гасла, поглощённая иными запахами.

В библиотеке властвовала тьма. Здесь никогда не бывало светло – даже в самый погожий день солнечные лучи просеивались сквозь узкие высокие окна, не разгоняя сумрака. Сейчас лучи были лунными, и танцующая в них пыль казалась голубой.

У одного из окон стоял письменный стол. Сидевший за ним мужчина, подперев голову рукой, листал покоившийся на столешнице ветхий том, и взгляд его бегло скользил по строкам, – но порой вдруг надолго застывал на какой-то простой, ничего не значащей фразе, точно в этот миг читавший думал совсем о другом.

– Знаешь, – слово звякнуло осколком металла, – а ты не особо похож на того, кому уже одиннадцать веков. Если не знать, и не подумаешь ведь.

Услышав её голос, Арон обернулся.

Та, что вышла из тени в лунный свет, скользя кончиками пальцев по корешкам книг, была сама похожа на тень. Чернота платья казалась гуще окружающей тьмы, кожа – белее снега.

Лица обоих вдруг обернулись застывшими, непроницаемыми масками.

Их молчание длилось долго, и когда Арон нарушил его, голос его звучал ровно.

– Мы живём дольше, чем ты можешь представить. В жизни каждого из нас наступал момент, когда ты осознаёшь, что живёшь уже слишком долго, а тебе предстоит жить ещё столько же, и ещё дважды столько же, и трижды… Мир вокруг меняется, ты – нет. Ты смотришь, как сменяются поколения, ты наблюдаешь, как обращается в прах когда-то казавшееся незыблемым, ты видишь, как исчезают в смертной тени все, кого ты знал. Ты успеваешь увидеть всё, что хотел увидеть, а мир из века в век бежит по накатанному кругу, складывая одни и те же судьбы, одни и те же случаи, до жестокой насмешки, до дурной бесконечности. И когда осознание это становится для тебя невыносимым, ты можешь сделать лишь одно: забыть, как давно существуешь на свете. Забвение того, что мешает жить, – единственный способ выдержать бессмертие.

– Вот как. Любопытно. – Таша прислонилась плечом к одному из стеллажей. – А где же твой Воин?

– Мы кое-что не поделили. После этого наша жизнь превратилась в сплошное сведение счётов.

– Понятно.

Он мягко хлопнул закрывшейся книгой.

– Таша, ты понимаешь, что я не мог всего этого сказать?

– Почему?

Вопрос прозвучал без гнева, без упрёка, без любопытства. Просто одно короткое слово.

– Если бы ты знала, ты не смогла бы относиться ко мне, как к… человеку. Знание о том, кто ты и кто я, встало бы между нами непреодолимым препятствием.

– Ты забыл о том, что всё тайное рано или поздно становится явным. И рано или поздно препятствием между нами станет твоя ложь.

– Я никогда не лгал тебе, Таша.

– Иные недоговорки куда лживее любой лжи. Особенно по отношению к тем, кого вроде бы любишь. – Она всматривалась в его глаза. – Кто я для тебя, Арон?

– Ты… дорогой мне человек.

– Дорогим людям обычно доверяют. Ты ведь говорил что-то о доверии, правда? Одностороннем, судя по всему. – Её губы растянулись в лёгкой улыбке. – Да, дорогим людям доверяют, а вот развлечению… игрушке, девочке, с которой весело …

– Таша, не надо.

– Но ведь это правда. Разве нет? Мне никогда ничего не говорят, просто ведут за собой. От меня требуют доверия, а вот я твоего доверия, видимо, недостойна. – Она склонила голову набок – неживым жестом марионетки. – Кто ты и кто я, говоришь? Твоя правда. Ты – амадэй, избранный Кристалью, король в изгнании. Бессмертный, великий, почти святой. Я – смертная девочка. Глупый ребёнок. И будь мне хоть шестнадцать, хоть пятьдесят, глупым ребёнком я для тебя и осталась бы.

– Нет. Нет, Таша. Не говори так, прошу. – Он встал, шагнув к ней. – Ты…

– Он твой Воин. Тот, кто убил маму. Тот, кто сделал это с нами… со мной и с Лив.

Слова прозвучали тихо, чётко, ясно. Остро, как лезвия ножей.

Арон запнулся и вздрогнул, будто от пощёчины.

Это выдало его с головой.

– Как ты смеешь, – прошептала Таша спустя молчание длиною в вечность, – как смеешь говорить, что я тебе дорога, когда я – просто ещё одно очко в сведении счёта? Ты и помог мне поэтому… потому что увидел в моих воспоминаниях его. Это с тобой он играл, не со мной. Я была просто пешкой, куклой, а ты… ты знал. С самого начала. Знал.

Он не стал отрицать.

– Ты такой же, как он. Нет, ты хуже: он хотя бы не притворялся тем, кем не является. Его я ненавижу. Тебя – презираю.

Он не произнёс ни слова.

– Почему ты молчишь, Арон? А как же твои уверения, что ты мне не лгал?

– Всё не так, Таша, – тихо сказал он. – Всё не так, как ты думаешь.