Дилан Фэрроу - Безмолвные [litres]

Я осторожно пробираюсь внутрь, стараясь ступать легко. Холл ведет в большую круглую комнату. Я замираю, сбитая с толку. Когда мы приблизились к замку, он показался мне гораздо массивнее, чем оказался внутри. Здесь гораздо темнее, холл освещен лишь несколькими железными канделябрами, ни всплесков солнечного света на фоне падающей воды, ни мерцающих позолоченных перил. Тем не менее очевидно, что есть комнаты наверху, и я еще не понимаю, как они все связаны. Комнаты, где убийца может скрываться, занятый своей повседневной жизнью.

Две лестницы вьются по периметру комнаты, встречаясь на большой площадке наверху. Как бы все здесь ни пугало меня, я заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Я должна найти лорда Катала и обратиться к нему. Он поможет. Он должен. Он единственный, кто может это сделать.

Оцепеневшая и ошеломленная, я представила, что, возможно, когда-нибудь смогу вернуться домой к Мадсу и Фионе. Не как проклятая Шай, а как та, кто вдохновила лидера бардов устранить опасность, грозящую людям Астры, и восстановить безопасность и справедливость на нашей земле. Я должна попытаться.

Быстро и бесшумно я поднимаюсь по лестнице – клянусь, с каждым шагом ступеней становится все больше. Я дергаю золотую ручку на верхней площадке, и она поддается, но чтобы открыть тяжелую дубовую дверь, требуется немало силы.

Я открываю дверь и задыхаюсь от ужаса. Я очутилась в казарме гвардейцев, и семнадцать человек в доспехах смотрят прямо на меня.

– Стойте! Отпустите меня! Уберите от меня свои руки! – я напрасно кричу, когда двое сильных мужчин тащат меня к воротам.

Я делаю все, что в моих силах, чтобы замедлить их. Повисаю на их руках, вонзаю пятки в землю, извиваюсь, борюсь и брыкаюсь… И все же они тянут меня за собой почти без усилий. Барды прервали свои занятия, с любопытством наблюдая за суматохой. Они смотрят на меня в моей простой, изорванной одежде так, будто я крыса, а не девушка.

– Я требую разговора с лордом Каталом! – кричу я наконец, и охранники смотрят на меня, как будто я рассказала фантастическую шутку.

– О, конечно. Мы займемся этим для вас, миледи, – говорит один, давясь смехом.

Я рычу, поворачиваясь в сторону и цепляясь ногой за ногу охранника, заставляя его спотыкаться. Короткая заминка дает мне шанс освободиться и броситься назад к замку, но я подскальзываюсь на холодном камне.

Я падаю на колени, ползу на четвереньках, но чья-то рука в перчатке хватает меня за лодыжку, а другая прижимает к земле. Острые иголки, выпавшие из клубка шерсти, в кармане впиваются мне в бедро. Мои руки грубо заломлены за спину, а голова опущена вниз. Пол холодит щеку, и я вскрикиваю от боли.

– Что это за шум? – суровый, властный голос раздается по всему двору. Хватка охранника ослабевает, и я неуклюже переворачиваюсь на живот. Мужчины по обе стороны от меня низко кланяются.

В поле моего зрения появляется пара безукоризненно начищенных кожаных сапог, отделанных золотом на пятке и носке. Я не замечаю двух красивых, хорошо одетых дам на заднем плане. Одно только присутствие этого человека привлекает всеобщее внимание.

Я громко сглатываю, мой взгляд блуждает вверх по более блестящей, белой версии униформы бардов. Она идеально подходит к его атлетическому сложению, бархатистый малиновый плащ с меховой подкладкой наброшен на широкое плечо. Наряд, созданный для красоты, а не из соображений практичности, в отличие от всего, что я когда-либо видела. Мои глаза наконец останавливаются на лице мужчины, и я задыхаюсь.

Лорд Катал отвечает мне пронзительным взглядом серых глаз. Он, кажется, обладает одновременно юношеской энергией и зрелой мудростью. В его волосах сплетаются различные оттенки серебра. Тонкая щетина оттеняет подбородок, усиливая суровость. Как и замок, он очаровательно красив, на него трудно смотреть и трудно отвести взгляд.

Он кивает мне, почти смеясь, прежде чем обратиться к своим людям.

– Значит, у нас незваный гость, не так ли? – его голос полон властности. У него манера говорить, будто он тщательно взвешивает свои слова, прежде чем произнести их, его зубы при этом сверкают белизной.

– Эта крестьянка забрела в казарму, ваша светлость, – с готовностью отвечает один из стражников.

– Мы не знаем, как она сюда попала…

– Это очевидно, – обрывает его лорд Катал, пренебрежительно махнув рукой. – Удвойте наши силы безопасности у ворот и проследите, чтобы это больше не повторилось.

– А девушка, ваша светлость?

Катал наклоняет голову, наблюдая за мной. Выражение его лица совершенно непроницаемо.

– Избавьтесь от нее, – говорит он наконец.

– Нет! – я кричу, но Катал подает знак своим людям, и они грубо ставят меня на колени.

Вот оно. Я зря зашла так далеко.

Это твоя вечная проблема, Шай. Ты никогда ничего не продумываешь. Фиона была права.

Как же я тоскую по ней сейчас. По Мадсу. По всем, кто мог бы защитить меня. Но уже слишком поздно.

Кровь стучит в моем теле, как электрические разряды, и я могу умереть от одного страха. Пальцы, руки, грудь и горло горят, пока все, что есть во мне, кричит, чтобы предотвратить катастрофу.

– Ма, – кричу я. Это непрошеный, глубокий зов кого-то, кто никогда не вернется, по крайней мере, в этой жизни.

Но, может быть, в другой. Может, это правда, и мы встретимся в Гондале. Гондал. Моя последняя мысль, запретная. Как уместно.

Я слышу, как клинок со скрежетом вылетает из ножен.

Все, кажется, происходит замедленно: сверкание клинка стражника, смех бардов, блеск нарядов Катала, когда тот начинает отворачиваться.

В это застывшее мгновение я впервые осознаю, что такое смерть – когда увидела бардов, въезжающих в деревню утром, когда Киран был унесен смертью. Внезапно я оказываюсь не во дворе замка, а падаю с дерева рядом с нашим домом, и единственное, что вижу, – ленты смерти цвета индиго, которые я вплела в ветви, колышущиеся на ветру. Слишком яркое солнце и слишком темные ленты, дикие и рвущиеся.

Время размораживается, если оно вообще остановилось.

Крик вырывается из моего горла, и руки взлетают вверх, чтобы закрыть лицо, как раз в тот момент, когда лезвие опускается вниз и…

Удар.

Я прерывисто вздыхаю, опуская руки. Я не слышу ничего, кроме стука крови в ушах. Во дворе стало так тихо, что падение булавки отдалось бы эхом, как гром.

Мой палач растерянно смотрит на свою руку. В ней больше нет клинка.

Только иссиня-черная лента, колышущаяся на холодном горном ветру. Развевается, как тонкий флаг. Лента смерти.

Наконец, ошеломленная тишина обрывается, он роняет ее на землю. Лента со звоном падает, возвращаясь к своей первоначальной форме.