Джастин Колл - Мастер печали [litres]

Мы не надеялись на победу, и Кеос это знал. Поэтому, вместо того чтобы вести все свои войска на запад, он оставил в Даогорте большую часть своих владык крови, големов и некратов – живых мертвецов. Половина тех, кто пересек реку, отправились в Бордерлунд и Озерный край мародерствовать. В результате до Возгара дошли лишь две сотни легионов и тысяча големов – и все же силы врага вдесятеро превышали наши.

Многие из нас погибли в том бою, а могли бы погибнуть и все до одного, если бы на третий день к нам не пришли на помощь терране из Заблудших кланов. Друиды обрушились на врага с вершин деревьев, из тайных пещер хлынули орваны, и они привели с собой новых богов: Гарадаира и Круитхара, Дорхнока и Шелгаира, и даже Тахарана. И вот уже легионы Кеоса оказались в меньшинстве.

Гарлок, верховный жрец Одара, убил предводителя сынов Кеоса, и вражеские войска обратились в бегство. И тогда на поле боя явился сам Кеос, размахивая своим чудовищным молотом. Он отбросил назад Заблудших, убил Гарлока и начал теснить нас. Несмотря на то что с нами были новые боги, мы терпели поражение.

Но тут случилось нечто неожиданное. Когда Гарлок пал и мы начали отступление, оруженосец рыцарей Гальциона подобрал лежащий на земле посох Одара, к которому никто не осмеливался прикоснуться.

– Погоди, – перебил старика Аннев, беспокойно ерзая на стуле. – Ты хочешь сказать, что рыцари Гальциона бросили посох Одара, легендарный артефакт, валяться на земле, как какую-то безделушку? – Он фыркнул. – Что-то не особо верится.

Священник поднял указательный палец:

– Это не так. Посох был вверен жрецам Одара, дионахам Тобар, и держать его в руках имел право лишь верховный жрец.

– Но… разве ты не один из них? Ты и Арнор?

Содар кивнул.

– Так если ты видел, что Гарлока убили, – продолжал Аннев, – почему ты…

Содар засмеялся:

– Почему я не подобрал посох? – Улыбка слетела с его губ, уступив место глубокой задумчивости. – Я не подобрал его, Аннев, потому что не хотел умереть. Проклятие Кеоса все еще имело немалую силу. Если бы к посоху прикоснулся недостойный, этого человека ждала бы немедленная гибель.

Аннев пожевал губу:

– Но какой-то оруженосец все равно его подобрал.

– Это был Бреатанас. Он боялся не проклятия, а того, что без посоха мы обречены. Обычный оруженосец – не рыцарь, даже не священник, – рискнул жизнью, чтобы посох не достался Кеосу, и, сам того не осознавая, стал далта, одним из тех немногих, над которыми проклятье Кеоса не властно.

– Постой. Но ведь рыцари Гальциона поклонялись и Одару, и Люмее, а значит…

– Бреатанас был смешанных кровей, и потому посох должен был его уничтожить.

– Ну да. Разве проклятия не так работают?

– Как правило, так. – Содар подался вперед. – Все мы, как и ты, верили, что Одар милостив лишь к тому, чья кровь и вера чисты. – Он пожал плечами. – Но мы ошибались. Бреатанас был благословлен обоими богами, и когда он призвал силу посоха – началось что-то невероятное… воздух искрился от молний, из земли били фонтаны воды и камней, и звезды падали с неба.

Содар покачал головой, устремив взгляд куда-то вдаль.

– Ну так что же? – нетерпеливо спросил Аннев. – Он взял посох и убил Кеоса?

– Когда Бреатанас поскакал на Кеоса с посохом в руке, бог начал отступать – ведь этим самым посохом Одар разрушил его длань. Вместо того чтобы броситься на Бреатанаса с молотом, Кеос использовал против него магию – и, несомненно, одержал бы верх, ведь он был древним богом, а Бреатанас – всего лишь далта. Но какой это был бой! Хляби небесные разверзлись, и на лес стеной обрушился ледяной дождь; молнии раскалывали небесный свод, и все вокруг сотрясалось от раскатов грома. Воздух то и дело наполнялся удушливым дымом, который мощные струи дождя тут же прибивали к земле. Вокруг нас роились какие-то насекомые, облепляли нас со всех сторон – но уже через несколько мгновений они гибли от мороза, который пробирал нас до костей. Но вот Искринка, верховная жрица илюмитов, взяла золотую флейту Люмеи и начала играть.

И в ту же секунду засиял ослепительный свет. Вокруг заплясали языки пламени, согревая нас. С неба полетел жидкий огонь, но никому он не причинял вреда, кроме Кеоса. А тот, едва заслышав первые ноты волшебной мелодии, обезумел от ярости и принялся крушить молотом все и вся, что стояло у него на пути. Он ринулся в гущу наших войск, продираясь туда, где играла на флейте жрица.

И тогда вперед выступил Бреатанас. Молот встретился с посохом, и земля под нашими ногами пошла трещинами. А верховная жрица все играла и играла, пока ее кожа не начала светиться. Тут илюмиты запели, и волосы жрицы вспыхнули пламенем, а мгновение спустя пламенем был объят весь лес. – Содар покачал головой. – Мы думали, наступил конец света – но то лишь был конец века. Волшебная песнь призвала Ройена, Великого Феникса, Последнюю Надежду Люмеи. Он бросился на Кеоса в тот же момент, когда Бреатанас нанес свой могучий удар, – и тело древнего бога обратилось в пепел.

Содар смотрел прямо перед собой, но, казалось, ничего не видел.

– Это ужасно, – тихо произнес он, – видеть, как умирает бог.

Несколько секунд он сидел с закрытыми глазами, а когда снова их открыл, отрешенность во взгляде исчезла, однако в нем по-прежнему читалась печаль.

Аннев, который все это время слушал старика почти не дыша, сложил руки на груди и с недоверием спросил:

– Значит, ты и правда там был?

– Я же сказал: больше никаких секретов. Я был там. И поклялся отныне сражаться бок о бок с Бреатанасом и защищать его род.

– Тогда тебе должно быть больше двух тысяч лет.

Содар встал и раздраженно бросил:

– Если бы я тогда был младенцем… Но на тот момент, когда разразилась Возгарская битва, мне уже перевалило за пятьсот.

Лицо у Аннева вытянулось.

– Так тебе…

Содар с гордым видом оправил складки мантии:

– В шестой день десятого месяца мне исполнится две тысячи семьсот тридцать шесть. И закрой, пожалуйста, рот. Ты похож на рыбу-лопату.

Аннев захлопнул рот, изо всех сил стараясь не таращиться на старика. Очень и очень старого старика. Хоть Содар и обещал больше не лгать – и Аннев верил, что каждое его слово – правда, – все это казалось фантастическим вымыслом. Хоть и объясняло странности священника, которые раньше не давали Анневу покоя.

Аннев опустил взгляд на свернутый флаг:

– Ты говорил, у Бреатанаса над головой развевался флаг с фениксом… но откуда у него взялся флаг, если он и рыцарем-то не был?

– Во время блокады Куара Бреатанас был оруженосцем своего дяди, Дерекина Айннеамхага. Когда блокада была прорвана и Дерекин погиб, получив стрелу в горло, бразды правления домом перешли к отцу Бреатанаса.