Руслан Галеев - Трансгалактический Моджо-тайп

Три черные тени покидают карнавальную толпу и, прижимаясь к стенам, направляется в городок. Неподалеку от Гарвардских ворот они встречаются и проникают внутрь, воспользовавшись украденным пропуском лаборанта кафедры химии неводных растворов, хамоватого засранца по имени Бэнкс.

Их цель – огромная каменная пирамида с полутора десятками ярусов, устремленных в темное небо. Здание факультета античной литературы, философии и мертвых языков.

План Ревущего Медведя не блещет изысканностью, однако сложность воплощения превращает его в аналог чистки авгиевых конюшен.

Загляните в «Великую Летопись Огненного Братства», страница сто сорок четыре, глава «Античные воины». Это про нас. Брат Дьякон путается, и называет нас то эллинами, то манипулой ветеранов, но суть передана верна. А самый смак данного преступления в том, что лишь на десятый день последнего семестра того года преподаватели его обнаружили. Наше очаровательное преступное творение просуществовало год! Но об этом мы тоже пока не знаем.

На верхней террасе здания установлен лазер, который каждую ночь выписывает на небесях крылатые фразы на латыни. В облачную погоду зрелище просто потрясающее. Все эти « A nescire ad non esse», «A posse ad esse non valet cosequentia» и «Aequat causa effectum»…

Однако с той ночи надписи претерпели некоторое изменение. В каждую из них было добавлено слово «penis». В основном не сильно сообразуясь с правилами формирования фраз на латыни.

Ничего особенного? Посредственно? Вы ждали апломба, кислотных фанфар и парада девственных барабанщиц? Отвечаю вам, держа одну руку на библии, а вторую на конституции. Вы. Не. Правы! Вы, черт побери, не правы, потому что одно дело, написать слово «penis» на двери деканата, и совсем другое – на самих небесях. А мы не желали размениваться по мелочам, мы мечтали войти в историю, и, если верить «В.Л.О.Б.», сделали это.

К декабрю следующего года на Бета-Массачусетсе с идиотской шумихой и нелепым разрезанием ленточки, появится отделение Комитета по Защите Правопорядка. КЗП, которое мгновенно переименуют в КПЗ. Неофициально, разумеется. К чести данной организации следует отнести тот факт, что и она упомянута в великом труде брата Дьякона. Точнее, не только и не столько сама организация, сколько улица Коперника, на которой ее прописали. И по праву! Ибо ни на одной другой улице планеты студенты не мочились так часто и с таким наслаждением. Лично мне приходилось порой пробегать несколько кварталов, сжав зубы и минуя бесплатные и платные туалеты, лишь бы не дать атмосфере улицы Коперника стать более приспособленной для жизни мужчин в безвкусных серых костюмах.

Так вот, эти самые костюмы вскоре повторили наш подвиг, впрочем, как это было свойственно администрации Кшешинского, без всякого намека на вкус и остроумие. Однажды они явились в пирамиду с официальной бумагой, и с тех пор каждую ночь на протяжении восьми лет, ровно в десять часов в небесах появлялась надпись, предупреждающая о начале комендантского часа.

Вот это – так себе. Это – посредственно.

А мы, черт побери, были героями в черных комбинезонах, которые взошли по обсидиановой стене, и если бы не литературный талант брата Дьякона, никто бы так и не дознался, кто изменил программу лазера.

Я сижу, затаив дыхание. Это лучше, чем висеть в скафандре где-то между Ариадной и Бета-Хей-Джо, глядя на уплывающий хвост корабля и понимая, что с самой главной статьей моей жизни что-то пошло не так. Лучше не гневить местных богов, а они – на грани. По крайней мере, должны быть, потому что этого требует нормальная человеческая логика.

Но невооруженным взглядом разглядеть эту грань не удается. Командор Ченг отдает сухие приказы. То с одного, то с другого края платформы раздается сдержанное: «Есть, сэр». Рабочая атмосфера. Никто не сходит с ума, не бросается на стены, не запирается в эвакуационных капсулах и не вещает от имени Бога.

Вообще-то, я ожидал чего-то более… оживлённого. Капельку того самого безумия. Ведь, матерь Божия, один из рейдеров обнаружил корабль! Но чертовы дальние разведчики, они, увы, профессионалы! Они штурмуют пространство и первыми оставляют свои следы на новых планетах. Они ведут за собой аморфное, отяжелевшее человечество, сквозь необозримый космос в самое зернышко будущего. И да, конечно, сейчас в душе у каждого из них такой невообразимый коктейль чувств, что им можно было бы напоить половину галактики, а мой родной пустынный Бахрейн превратить в цветущий сад. Ликование и беспокойство, сомнения и мучительное незнание, нетерпение в ожидании вестей и надежда, проклятая надежда, которая раз за разом дает им силы делать шаг в пустоту. И пусть все они смотрят на свои консоли, подключенные к центральному процессору флагмана, и каждый видит что-то свое: уровень фона, силу солнечного ветра, расчетные длины прыжков малых рейдеров, сложнейшие астрономические вычисления, определяющие частоту вращения планет, вычисление траектории комет и астероидов, запасы топлива, данные о работе разделителей, допуски риска и контроль деятельности десятков команд, работающих в эту минуту на флагмане и в космосе. Все это так. Но ведь сквозь все эти сухие цифры, сигналы, отчеты и результаты, сквозь экраны консолей, они смотрят туда, откуда дошел этот крик: «ВИЖУ КОРАБЛЬ!» Они пытаются пронзить пространство своими жадными взглядами, что бы увидеть, узнать, перестать мучиться неизвестностью. Да, на их лицах спокойствие, но я же старый выпивоха Том Хант, а все выпивохи первым делом учатся разбираться в людях, чтобы понять, кого удастся развести на выпивку, а кого – ни за что на свете. Нужно просто заглянуть человеку в глаза, а глаза не врут. Глаза выдают этих чертовых профессионалов с потрохами – они все здесь не лучше меня, они тоже способны чувствовать, испытывать боль, страдать. Однако, для того, чтобы снулое неблагодарное человечество продолжало дышать и перетаскивать свою разжиревшую свиную тушу из одного дня в другой, разведчики обязаны раз за разом, сверяясь с данными своих консолей, сухо отвечать: «Есть, сэр». И знаете что? Это сложно. А парни и девчонки, мужчины и женщины в серых комбезах – они ведь герои. И я, помимо остальных чувств, испытываю великую гордость, от того, что нахожусь среди них, вижу, как они работают, слышу их голоса возможно в один из важнейших для современного человечества час. И уж точно в один из самых важных моментов в моей жизни.

Всего одна проблема. Мне так хочется вскочить, побежать между рядами, закричать им: «Эй! Сегодня можно! Давайте, станьте просто людьми! Не скрывайте чувств! Сойдите с ума!»

Но я сижу затаив дыхание, сжимаю подлокотники побелевшими пальцами и стараюсь не скрипеть зубами от нетерпения. Потому что если меня выбросят из рубки – мое сердце будет разбито раз и на всегда.