Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Эда подумывала, не пойти ли по его следам в надежде больше узнать о Косматой звезде – комете, уравновесившей мир. Она поискала проходов под окаменевший пепел. Через много часов, уже готовая отступиться, увидела туннель, в который можно было пробраться ползком. Ход оказался забит обвалом.

В поисках ее было мало смысла. Она даже языка Гултаги не знала – но в ушах у Эды еще звучало пророчество Трюд.

Она надеялась, что возвращение на Юг вернет ее к жизни. И в самом деле, первые шаги по пустыне Беспокойных Грез показались ей возрождением. Надежно устроив Отважного в Хармуре, она одна пересекла пролегшие до Рауки пески. При виде знакомого города силы вернулись к ней, но их скоро выдули стегавшие Бурлу ветры.

Ее кожа забыла ласку пустыни. Сейчас Эда ничем не отличалась от других пропыленных путников, а воспоминания превратились в миражи. Еще немного – и она готова была забыть, что когда-то носила тонкие шелка и драгоценности при дворе западной королевы. Что была на свете Эда Дариан.

Мимо ее верблюда шмыгнул скорпион. Другие путники пели, чтобы скоротать время. Эда молча слушала. Она целую вечность не слышала песен на эрсирском.

До Румелабара было еще так далеко. Каравану еще много недель предстояло воевать с зимней Бурлой, где ночной холод был едва ли не опаснее солнца. Эда гадала, получил ли Кассар известие о ее изгнании из Иниса: она отправила письмо из Эрсира с посольскими депешами.

– Остановимся в нурамском стане, – прокричал караванщик. – Идет буря.

Известие передали от человека к человеку. Эда в досаде дернула повод. Ей некогда было пережидать пустынные бури.

– Эдаз.

Она развернулась на зов. С ней поравнялся другой верблюд. Рагаб, опытный гонец, вез на юг мешок с почтой.

– Песчаная буря, – устало проговорил он. – Кажется, этому пути не будет конца.

Эда была рада такому спутнику: Рагаб был кладезем увлекательных рассказов о путешествиях и, по его словам, чуть не сто раз пересекал пустыню. Он пережил нападение на деревню василиска, который убил его семью, а самого ослепил на один глаз и изранил все тело. Другие смотрели на гонца с жалостью.

Эду попутчики тоже жалели. Она слышала, как шептались, что она – блуждающий дух в теле женщины, не может прибиться ни к одному, ни к другому миру. Только Рагаб не сторонился ее.

– Я забыла, как сурова Бурла, – ответила ему Эда. – И как пустынна.

– Ты бывала здесь прежде?

– Дважды.

– Когда привыкнешь к ней, как я, научишься видеть красоту и в пустыне. Хотя из всех пустынь Эрсира, – добавил он, – для меня всегда останется лучшей пустыня Беспокойных Грез. Ребенком я любил сказку о том, как она получила свое имя.

– Очень грустная сказка.

– А по мне, красивая. О любви.

Эда сняла притороченную к седлу флягу.

– Давно я ее не слышала. – Она вытащила пробку. – Не расскажешь ли?

– Если хочешь, – согласился Рагаб. – До становища еще далеко.

Она угостила гонца из своей фляги, потом отпила сама. Рагаб откашлялся:

– Жил некогда король, любимый своим народом. Он правил из голубого хрустального дворца в Рауке. Была у него невеста, царевна-бабочка, и он любил ее больше всего на свете, но королева умерла молодой, и он жестоко страдал по ней. Править стали за него его визири, а сам он заперся в темницу своего горя среди презираемого им богатства. Ни драгоценности, ни деньги не могли вернуть ему потерянную любовь. И прозвали его Печальным королем.

Однажды ночью он впервые за год встал с постели, чтобы взглянуть на красную луну. Он выглянул из окна и не поверил глазам. В дворцовом саду стояла его царевна в том самом платье, в котором с ним венчалась, и звала его за собой в пески. Глаза ее смеялись, и в руках ее была роза, подаренная им при первой встрече. Король, решив, что ему это снится, вышел из дворца и ушел из города в пустыню – без воды и пищи, раздетый, босой. Он брел и брел, следуя за далекой тенью. Холод обвевал его кожу, жажда истощала силы, оборотни шли по его следам, но он твердил себе: «Это сон, это всего лишь сон». Он шел за любимой, желая догнать ее и всего одну ночь провести еще вместе, прежде чем проснуться в одинокой постели.

Эда помнила, как кончалась эта сказка. Ее пробрала дрожь.

– Конечно же, – продолжал Рагаб, – Печальный король вовсе не спал, а гнался за миражом. Его обманула пустыня. Он умер там, и пески занесли его кости. А пустыня получила с тех пор свое имя. – Он потрепал по шее фыркнувшего верблюда. – Любовь и страх творят с душой странные вещи. Они искажают разум. Они приносят сны, после которых мы просыпаемся в соленой влаге, задыхаясь, как перед смертью, – такие мы называем беспокойными грезами, и отогнать их может только запах розы.

Эда вся покрылась мурашками, вспомнив цветок, спрятанный под подушкой.

Караван достиг становища, когда край бури уже поднялся над горизонтом. Путников поспешно провели в большой шатер, где Эда вместе с Рагабом устроились на подушках, а гостеприимные нурамы обнесли всех мясом и хлебом. Пустили по кругу и кальян, от которого Эда отказалась. А вот Рагаб принял с удовольствием.

– Сегодня я буду спать крепко. – Он втянул благовонный дым. – Как пройдет буря, мы, по моему расчету, за три дня доберемся до оазиса, а оттуда еще день пути до Бурлы. Перед нами дальняя дорога.

Эда смотрела на луну.

– Долго ли длятся эти бури? – спросила она Рагаба.

Тот покачал головой:

– Трудно сказать. Бывает, считаные минуты или час, а бывает и дольше.

Эда разломила круглую лепешку, а нурамка поднесла обоим сладкий розовый чай. Даже пустыня обернулась против нее! У Эды пятки горели бросить караван и пуститься вскачь к Кассару – но она была не похожа на Печального короля. Страх не лишил ее рассудка. Она не так возгордилась, чтобы вообразить, будто сумеет пересечь Бурлу в одиночку.

Пока остальные слушали историю Хрустального вора из Драясты, Эда собралась спать. Она отряхнула с одежды песок и пожевала мягкую веточку, чтобы очистить зубы, а потом забралась в палатку и нашла себе место за занавеской.

Летом нурамы спали под звездами, но сейчас, в разгар зимы, укрывались в шатрах. Кочевники и их гости один за другим тянулись под кров и гасили масляные светильники.

Эда укрылась суконным одеялом. В темной палатке она мысленно перенеслась к Сабран и всем телом затосковала по ее прикосновениям. Потом Мать смилостивилась и погрузила ее в сон без сновидений.

Разбудил ее тяжелый удар.

Эда распахнула глаза. Палатка дрожала, но сквозь шум ветра она расслышала движение за стенкой. Уверенные шаги. Вытянув из тюка кинжал, Эда шагнула в темную пустыню.