Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

– Конечно, – пообещала Маргрет.

Эда с Сабран вышли из палаты Совета. Когда дверь за ними закрылась, Маргрет послала Лоту взгляд, памятный тому по урокам музыки. Так она смотрела, когда он брал фальшивую ноту.

– Надеюсь, ты не будешь выступать против этого плана.

– Эда ума лишилась, раз заговорила о нем, – пробормотал Лот. – Союз с Востоком – путь к беде.

Ворона взлетела с балкона.

– Не знаю… – Маргрет потянулась за пером и чернилами. – Может статься, их драконы не похожи на наших змеев. Я теперь готова усомниться во всем, что раньше знала.

– Нам не положено сомневаться, Мег. Вера в том, чтобы полагаться на слова Святого.

– А сам ты совсем не сомневаешься?

– Сомневаюсь, конечно. – Он потер лоб. – И что ни день – боюсь, что буду за это проклят. Что мне нет места в рыцарском чертоге.

– Лот, ты знаешь, как я тебя люблю, но ума у тебя в голове – с наперсток.

Лот поджал губы:

– А ты, надо полагать, умнее всех.

– Такой уродилась.

Она подтянула к себе бумажный свиток.

– Что произошло в Златбуке? – спросил Лот.

Ее улыбка погасла.

– Завтра расскажу, – ответила Маргрет. – И советую перед тем хорошенько выспаться, потому что твою веру, Лот, ждет новое испытание. – Она кивнула на пачку писем. – Заканчивай с ними, братец. Нужно отдать их почтмейстеру.

Лот послушался. Он иногда задумывался, почему Святой не сделал Маргрет старшей в семье.

На Аскалон спустилась ночь. Половина рыцарей-телохранителей проводили Эду с Сабран до личного сада, но там королева приказала им ждать за воротами.

Их в снежной тьме видели только звезды. Эда вспомнила, как гуляла здесь с Сабран в летний зной. Они тогда впервые остались наедине.

Сабран, потомок Калайбы. Калайба, основательница рода Беретнет.

Эта мысль преследовала ее на всем пути от Калибурна-Приморского. Не оставляла и после встречи с Аралаком. Ей досталась тайна, которая веками разрывала на части обитель.

Галиан Беретнет, опьяненный чарами, возлег с женщиной, которую считал матерью, и наделил ее плодом. Свою религию он возводил как стену, скрывающую его позор. Не было для него другого способа упрочить свое наследие, как сделать ложь священной.

От Сабран, как жаром от огня, тянуло волнением. У фонтана с застывшими струями женщины обернулись друг к другу лицом.

– Ты понимаешь, что подразумевает твой новый союз?

Эда ждала.

– Денег и оружия на Востоке хватает. Я могла бы добавить еще, – сказала Сабран, – но вспомни мои слова. Союзы выковываются в браке.

– Прежде случались союзы и без браков.

– С этим иначе. Предстоит объединить страны, разделенные веками. Связывая тела, связывают государства. Так вступают в брак короли – не ради любви, а выстраивая династию. Таков наш мир.

– Необязательно ему таким и оставаться. Попытайся, Сабран, – уговаривала Эда. – Измени порядок вещей.

– Тебя послушать, нет ничего проще, – покачала головой Сабран. – Как будто обычай и традиции ничего не значат. А ведь они определяют облик мира.

– Это и есть просто. Вот ты бы поверила год назад, что можешь полюбить еретичку? – Эда поймала ее взгляд. – Разве я не права?

Сабран выдохнула, подвесив между ними облачко тумана.

– Да. Права.

Снежинки ложились ей на волосы и на ресницы. Она вылетела из дворца без плаща и теперь обнимала себя за локти, чтобы согреться.

– Я попробую, – согласилась она. – Я… представлю это как исключительно военный союз. Я твердо решила править без консорта, как мне всегда хотелось. Надо мной больше нет долга взять супруга и зачать дитя. Но если обычай Востока таков же, как здесь…

– Может, и нет там такого обычая. – Эда помолчала. – Но если есть… тебе, может быть, придется отказаться от желанного безбрачия.

Сабран всмотрелась в ее лицо. У Эды больно сдавило горло, но взгляда она не отвела.

– Зачем ты так говоришь? – тихо спросила Сабран. – Знаешь ведь, что я и первого брака не желала, и совсем не склонна к новому. Не говоря о том, что мне нужна ты. И никто другой.

– Пока ты у власти, никто не должен видеть тебя со мной. Я – еретичка и простолюдинка.

– Перестань! – Сабран обняла ее. – Не надо.

Эда прижала ее ближе – так, чтобы дышать ею. Они вместе опустились на мраморную скамью.

– Сабран Седьмая, моя тезка, полюбила свою даму опочивальни, – бормотала Сабран. – Она отреклась в пользу дочери, и они до конца дней жили вместе. Если мы победим Безымянного, мой долг будет исполнен.

– И мой. – Эда укрыла их обеих своим плащом. – Может, я сумею тебя выкрасть.

– И как?

Эда поцеловала ее в висок:

– Как-нибудь.

Еще одна безумная мечта, но на минуту она позволила себе замечтаться.

– Вы с Мег что-то от меня скрываете, – сказала Сабран. – Что произошло в Златбуке?

Эда закрыла глаза:

– Ты однажды спрашивала меня, кто, если не Клеолинда, была первой королевой Иниса.

Сабран подняла голову.

– Мать всегда говорила, что дурные известия лучше получать зимой, когда и без того темно. Чтобы к весне успеть исцелиться, – сказала она. – А к нынешней весне мне понадобятся все силы.

На Эду смотрели зеленые глаза. Глаза ведьмы. За восемь лет лжи Эда задолжала ей одну правду.

И отдала долг там, под звездами.

В подземелье Аскалонского дворца ждала казни убийца священной крови. Сабран, сколько знал ее Лот, совсем не склонная к кровожадности, пожелала для Венц казни четвертованием, но герцоги Духа отсоветовали волновать народ в такие зыбкие времена. Лучше было покончить с делом тихо и быстро.

Ночь промерив шагами дворцовые дворы, Сабран смягчилась. Чашницу ждала плаха, и без толпы, в присутствии горстки свидетелей.

Во взгляде Венц, обращенном к тем, кто пришел посмотреть, как она умирает, не было раскаяния. Розлайн стояла в стороне, в траурном уборе на волосах. Лот знал, что она не горюет по бабке, но предательство запятнало имя всей семьи.

Благородный Калидор Штиль поддерживал ее, обхватив за талию. Он прискакал из замка Курдайн, старинного родового поместья Венц, чтобы утешить супругу в этот горестный час.

Лот стоял рядом с ними, рука об руку с Маргрет. Тут же была Сабран, в ожерелье, полученном в подарок от матери на двенадцатый день рождения. Обычай не требовал присутствия при казни королевских особ, но Сабран сочла бы малодушием поступить иначе.

В сводчатом подвале выстроили и затянули темной материей невысокий помост. Когда часы пробили десять, Венц подняла лицо к свету.

– Я не прошу милости и не извиняюсь, – сказала она. – Обрехт Льевелин был грешником и паразитом. Розариан Беретнет была шлюхой, а Сабран Беретнет – внебрачная дочь, которой никогда не выносить дочери. – Она скрестила взгляды с Сабран. – Я, в отличие от нее, не пренебрегала долгом. Я карала по справедливости. И готова вступить в рыцарский чертог, где встретит меня Святой.