Саманта Шеннон - Обитель Апельсинового Дерева [litres]

Сабран не опустилась до перебранки, но лицо ее застыло, как лед.

Кузина Розлайн, также надевшая траур, забрала у Венц плащ и кольцо с печатью. И завязала ей глаза. Палач стоял тут же, опустив руку на рукоять топора.

Игрейн Венц встала на колени перед плахой, с прямой спиной осенила лоб знаком меча.

– С именем Святого, – произнесла она, – я умираю.

С этими словами Венц опустила голову на плаху. Лоту вновь вспомнилась королева Розариан, чья смерть была и вполовину не столь милосердна.

Палач взмахнул топором. Когда тот упал, упала и голова Чашницы.

Никто не издал ни звука. Слуга за волосы поднял голову, показал всем. Священная кровь рыцаря Справедливости ручьем текла на колоду плахи, и еще один слуга собрал ее в кубок. Когда тело, укрыв саваном, убрали с помоста, кузина Венц подошла к Розлайн, и та выступила на шаг вперед.

Кольцо с печатью обычно носили на правой руке, но ее руку костоправ закрыл лубками. Розлайн протянула левую, и кузина надела на нее кольцо.

– Ее милость дама Розлайн Венц, герцогиня Справедливости! – провозгласил мажордом. – Да будет она праведна в своих поступках ныне и навсегда.

Венц умерла. Тень Чашника никогда больше не ляжет на Инисское королевство.

Сабран сидела в любимом кресле в личных покоях. На каминной полке потрескивал отмеряющий время светильник.

Она едва ли хоть слово проронила с тех пор, как услышала от Эды историю Калайбы. Дослушав, попросила вернуться под крышу, и остаток ночи они провели, укрывшись за занавесками балдахина. Эда, уставившись в матерчатый потолок, молча обнимала королеву.

Сейчас та как будто прикипела взглядом к собственным ладоням. Эда видела, как она разминает себе костяшки, трет подушечкой большого пальца остальные, гладит рубин коронационного кольца.

– Сабран, – позвала Эда. – В тебе нет ее силы.

Сабран стиснула челюсти.

– Если во мне ее кровь, я сумею овладеть отливной жемчужиной, – сказала она. – Что-то от нее живет во мне.

– Без звездной пади, без плодов апельсинового дерева тебе не дастся ни одна из ветвей магии. Ты не волшебница, – уверила Эда, – и превращение в змея тебе не грозит.

Сабран упорно терзала себе кожу ногтями. Эда потянулась удержать ее руки.

– О чем ты думаешь?

– О том, что, скорее всего, я бастард. Что веду род от лжеца и Лесной хозяйки – той самой, кто лишила меня дочери, – и что на таком основании не выстроишь доброго дома. – Ее волосы разделили их как занавес. – Что я вся насквозь – ложь.

– Дом Беретнет совершил много доброго. Его происхождение к этому не касается. – Эда не выпускала ее руки. – Что до твоего рождения – это означало бы, что твой отец жив. Разве это не хорошо?

– Я незнакома с Гианом Харло. Для меня, всегда и во всем, отцом был благородный Вилстан Чекан, – тихо ответила Сабран, – а он мертв. И моя мать, и Обрехт, и другие…

Головная скорбь прочно завладела королевой. Эда разминала ее руку, пыталась согреть – тщетно.

– Все равно не понимаю, зачем она вонзила в меня тот шип. – Сабран другой рукой коснулась живота. – Она, если не лжет, любила свою дочь, Сабран Первую. А я ее крови.

– Калайба теперь в разводе с человеческим родом. Ты ее крови, но этой связи мало для любви. Она желает только твоего трона, – сказала Эда. – Нам, наверное, никогда ее не понять. Надо только помнить, что она в союзе с Безымянным и, значит, враг нам.

В дверь постучали. Вошла рыцарь-телохранитель в серебряном доспехе.

– Королева, – с поклоном сообщила она, – только что прилетел голубь из Бригстада. Срочное донесение от ее высочества княгини Льети из дома Льевелин.

Она вручила письмо и вышла. Сабран взломала печать, повернулась к свету и стала читать.

– Что она пишет? – не вытерпела Эда.

Сабран носом потянула воздух.

– Называет дату: третий день… третий день этой весны!

Эда опустила глаза. Она готовила себя к ужасному известию, но что-то в ней знало заранее.

Тысяча лет на исходе.

– Стало быть, Непоро с Клеолиндой связали Безымянного на шестой год от основания Аскалона. – Сабран оперлась ладонями на край камина. – Времени у нас не много.

– Довольно, чтобы пересечь Бездну, – сказала Эда. – Сабран, ты должна немедля послать на Восток посольство с предложением союза, и мне надо отправиться с ними. Искать вторую жемчужину. С двумя мы сумеем хотя бы снова связать его.

– Нельзя так очертя голову бросаться за Бездну, – напряженно возразила Сабран. – Прежде я должна написать к правителям Востока. На Сейки и в Лакустрине казнят всякого чужестранца, ступившего на их берега. Мне придется получить их дозволение на высадку посольства.

– Нет времени. Переписка займет не одну неделю. – Эда шагнула к двери. – Я отправлюсь вперед на быстроходном судне и…

– Тебе жизнь не дорога? – с горячностью вопросила Сабран. Эда остановилась. – Сколько недель я считала тебя погибшей после твоего побега из Аскалона! А теперь ты собралась за море без защиты, без брони, в места, где тебя ждет смерть или плен.

– Я уже собиралась в такие места, Сабран. Когда ехала в Инис, – устало улыбнулась ей Эда. – Выжила тогда, уцелею и теперь.

Сабран стояла зажмурившись, до белизны в костяшках сжав руки.

– Знаю, тебе надо ехать, – проговорила она. – Упрашивать тебя остаться – все равно что ловить в клетку ветер, но прошу тебя, Эда, – подожди. Дай мне собрать посольство, во множестве сила. Не уходи одна.

Эда крепче сжала дверную ручку.

Сабран была права. Несколько дней ожидания – потерянные для дел на Востоке дни, но они помогут ей сохранить голову.

Она вернулась в комнату, сказала:

– Я подожду.

Сабран, с полными слез глазами, кинулась через всю комнату и обняла ее. Эда прижалась губами к ее виску и с силой притянула к себе.

Судьба жестоко обходилась с Сабран. Дама опочивальни умерла рядом с ней во сне, супруг – у нее на руках, мать – у нее на глазах. Дочь так и не сделала первого вздоха. Отец – если он был ей отец – сгинул в Искалине, в недоступных ей краях. Ее всю жизнь терзали потери. Неудивительно, что она держалась с таким трудом.

– Помнишь нашу первую прогулку? Ты рассказывала мне про птичек любовников, как они всегда узнают песню супруга, даже если долго были разлучены, – шепнула ей Эда. – Мое сердце запомнило твою песню, а твое – мою. И я всегда буду к тебе возвращаться.

– Я принимаю твое слово, Эдаз ак-Нара.

Эда старалась запечатлеть в памяти тяжесть ее тела, ее запах, точный тембр ее голоса. Запереть их в себе.

– Аралак останется тебя сторожить. Я его затем сюда и привела, – сказала она. – Он брюзга, зато верен и запросто порвет в клочья виверну.

– Я буду хорошо о нем заботиться. – Сабран отстранилась. – Мне надо сейчас же встретиться с оставшимися герцогами Духа, обсудить посольство. Как только Совет Добродетелей соберется целиком, поставлю перед ними этот… восточный вопрос. Если показать им отливную жемчужину и объяснить значение названной даты, уверена, они меня поддержат.