Николай Грошев - Сын славного города [СИ]

— Свободен. — Рыкнула рыжая, когда он поднялся на ноги баюкая руку со странным символом выжженным на его коже. Пирайи застыл с открытым ртом. А распутная рыжая бабища в штанах, скривила губы, обошла его с боку, да как пнёт под зад! Подпрыгнул Пирайи и бежать.

Оглушительный хохот провожал его до самых дверей дома…

Странный символ выжгли на ладонях всем, даже младенцам — для них использовали другой символ, крошечный совсем и объяснили родителям, что повзрослев, их дети должны сами прийти за новым символом, покрупнее. Печать Свободных, так они это назвали. Зачем оно нужно было? Никто не отважился спросить, всё казалось каким-то безумным и словно бы во сне, но рыжая баба всё же объяснила им — если печати не будет, их могут взять в рабство. Любой господарь может взять их в рабство и делать с ними что захочет. Вот как. Народ, баюкая обожжённые руки, расходился по домам, в совершенной прострации. Что это было и что значат слова рыжей шлюхи? Господари и так могут делать с ними что хотят — то самой Привы закон, испокон веков он есть. Так зачем печати эти? И какие ещё Свободные? Они и так всю жизнь свободными людьми были, пока господарь Логан не пойми чего, не устроил — непонятно всё это было.

Кто побашковитее, вспомнили слова о рабстве, а они про то слышали много. Господари часто рассказывали, как ужасно живётся крестьянам в Валии, Мэлоне и других местах — там, в отличие от Сабаса, где все крестьяне жили свободными людьми, там, крестьяне в рабстве все были. Их, говорили господари, живьём съедают магические ядовитые черви за любую, даже малую повинность. Детишками малыми кормят собак боевых в армии Империи, и много чего ещё страшного бывает в рабстве. Но зачем им сейчас про это говорили? Ведь в Сабасе рабство строго-настрого запрещено с незапамятных времён — никому в Сабасе не позволено в рабстве держать, никакого человека. А кто ослушается, тому не будет жизни, наказан тот строго будет сразу.

В общем, странный то был день, непонятный и странный…

— Чего хотел? — Спросил наёмник, отпрянув от очага, каковой только что залил водой.

— Как чего? — Удивился Гримтек, а люди за его спиной, недоумённо нахмурились. Гримтек руку протянул, тыльную сторону ладони выставив. — Печать.

— А? — Наёмник отмахнулся от белого дыма, да неудачно — всё равно вдохнул и закашлялся.

В этот момент к очагу Шола подошла и, ухватив железные штыри с выгнутыми на их конце формами для клейма, произнесла, обращаясь к Гримтеку и его людям.

— Тебе нет. Кохан сказал таких как ты не клеймить. Баргов хер мне в гузло, если я знаю почему.

Она ушла к телеге, сбросила железки туда. Один из наёмников подхватил очаг и вскоре все они залезли на коней. Нестройная конная ватага наёмников развернулась и двинулась прочь из деревни.

Гримтек и его друзья, сражавшиеся на штурме Сабы плечом к плечу с воинами короля Логана, ещё долго смотрели им в след, не понимая, что происходит и почему.

Жизнь странная началась. Селяне работали, ухаживали за полями, за скотиной, всё так же регулярно за повинностями бегали к Гримтеку, а тот так же отмахивался от них, а то бывало, и ругал плохими словами. Так никого господари новые и не сношали кроме своих жён — возмутительно и мерзко, но что поделаешь?

Молились Приве люди, скучали о днях светлых прошлых и жили себе потихоньку.

Иной раз Пирайи даже ловил себя на мысли, что новая жизнь, при короле Логане, в чём-то лучше прежней. Но Великие Боги! Как же это не по-людски всё-таки. Как бы Боги не прогневались на них за столь богохульный образ жизни. А что прогневаются, Пирайи уже и не сомневался — не далее как день назад, парочка одна, взяла и поженилась. Одежду нужную надели, к статуе Привы пришли с дарами и молитву правильную говорили, всё правильно делали. Да. Но к господарю за разрешением на женитьбу свою, они даже и не пошли! Это ещё ладно, мир сошёл с ума, можно как-то и стерпеть. Но молодуха ведь в ночь первую, ни к кому из господарей не пошла! Эта распутница мерзотная, сношалась в первую ночь — со своим мужем она сношалась!!!

Тьфу, даже подумать о том противно — шлюхи, да распутники растут, тьфу!

Охо-хой. Вот как жить дальше? Распутство одно кругом и разврат.

А господарь? Мало того, что не наказал развратников этих, так ещё и делает вид, словно и не заметил страшной повинности этих двух…, даже слов нет как их назвать за их вину великую.

Жили люди себе потихоньку, да господарю двадцатую часть всего относили. А господарь сам по селу ходил иногда, когда вот своё поле не обрабатывал, да пером на пергаменте что-то писал. То знакомо конечно, в иные года, когда милостивее прочего господарь рыцарственный правитель был, он вот так тоже ходил и записывал чего у кого есть, что б лучшее с них повинность урожаем и скотиной брать было. А может и ещё для чего он это всё писал — не то их ума дело, что б такие вещи понимать, да и просто ими интересоваться.

А то и неважно всё было — бросил он всё это писать в итоге. Как и господарь рыцарственный правитель, сим странным развлечением пресытившись, так и господарь Гримтек им пресытился.

Двадцатину ему они все приносили, куда уж денешься? Иной раз и больше приносили, о повинностях своих многих не повинённых господарем помня крепко. Но господарь не замечал ничего, а ежели всё-таки замечал — ругался он на них. Не понимали люди, чего происходит, а потому решили не гневить господаря нового и с тех пор носили только двадцатую часть.

Когда много набралось всего, погрузил господарь это в телегу, двоих младших господарей с собой взял и поехал куда-то. За место себя оставил господаря — одного их тех, кто вернулся из Святого похода рыцарственного правителя Логана, вернулся с мечом и золотом. И ладно бы, господаря правильного оставил бы, так он что сделал? Бабу распутную оставил! Эта шлюха ещё с самого начала их беспокоить начала. Дня не прошло, как вернулась — штаны надела и в поле пошла! Не стерпел народ разврата такого. Палками тогда побить решили. Но вовремя вспомнили, чего со старостой случилось от Гримтековой руки. Повременить они решили с распутницей этой поганой. А потом и позабыли про неё вовсе, а тут такое! Баба глупая и развратная, да заместо господаря правильного — с достоинством человеческим, что меж ног у всех людей достойных висеться должно.

Осерчали люди конечно, но что со старостой стало, всё же не забыли. Так что серчали они, молча, у очагов своих, да в полях, где бабища эта срамная, их не слышала.

Так и жили они себе и жили, Гримтек вернулся обратно и поспокойнее стало…

Они с утра пришли. Два десятка наёмников на лошадях. Вошли в село, и Гримтек навстречу им вышел с господарями младшими.

Пираи смотрел через щелку в окне и слышал, как громко бьётся его сердце.