Николай Грошев - Сын славного города [СИ]

— Чего ему надо? — Спросил господарь Гримтек, выйдя за ворота. Пирайи выть перестал, но глаз от земли не поднял, сжался весь со страху — как бы его первого и не наказали…

— Прива его знает, чего ему надо. — Пожал плечами один из воинов у ворот. — Я не понял ничего.

Пирайи, стараясь не выть, подробно рассказал о страшном преступлении селян.

— И? — Спросил господарь рыцарственный правитель, Святым королём из далёкой Арии поставленный. — Чего ты сюда припёрся?

— Так повинны же господарь! Ужасно преступление их — собрались все без спросу!

— Да мне какое дело? — Сердиться начал господарь. — Собрались и Баргов хер им в глотки. Я тут причём? Двадцатину платить не хотят?

— Помилуй господарь! Хотят! Хотят сороковину платить, только скажи милостивый господарь!

— Не ко мне это. Король сказал двадцатина со всех Свободных.

— Собрались без спросу твоего, господарь! Смилуйся, не карай их жестоко!

— Не буду. — Пожал плечами господарь. — Всё?

Пирайи тогда на коленках выпрямился, моргать стал удивлённо — не ослышался вроде, так вот господарь и сказал, прям вот сразу…, Пирайи тут сразу смекнул, что к чему и вновь завыл.

— Не губи господарь! Не забирай коров и овец наших в замок свой блистательный! Лучше девок возьми посношай с воинами своими могучими — девок-то много, сношай их не сношай, оно даже и к лучшему. А коровы-то съеденные, назад-то не вернутся…

— Тебе что надо Пирайи? — Прервал его господарь. — Не буду я никого наказывать. И сношать тоже, у меня жена есть. Это всё?

— Ну… — Пирайи даже не нашёлся что сказать.

— Уходи, давай. От твоих воплей голова болит уже.

— Но как же… — Прошептал Пирайи, а господарь уже уходит в ворота замковые.

И ведь не наказал никого, не пришли по ночи воины господаря, дабы сношать всех и карать за повинность ту страшную. Пирайи, было дело, подумал, что так оно и случится. На ночь в сарае спрятался. Но никто не пришёл. Господарь вообще никакого внимания не обратил на сборище то у статуи Милостивой Богини. Плевать ему было, что без спросу его, решили селяне дорогу себе сделать. И вот как с таким господарем-то жить? Этак селяне всё сами решать начнут, без его мудрого слова и совета, да и на площади собираться начнут по любому поводу — а там уж недалеко и до Барговых подземелий, да не смерти апосля, а прямо вот тут и сейчас.

Великое горе пришло в землю Сабасскую — безалаберные и глупые господари во главе Сабаса встали. Навозу сельскому на площади собраться — им плевать. Девок сношать как должно, дабы разврату не было, когда муж — сам! Тьфу ты, даже думать о том противно — сам жену по первому разу сношает. Не господарь сношает, не воины его могучие, а сам этот навозный катышек!

Вот куда катится Сабас?

Куда делась его добрая нравственная мораль, зачем в пучину мерзкого разврата, падают они?

Эх…, нет уж спасенья для Сабасу и селян его добрых, да новыми господарями развращённых.

Всем селом пришли о милости просить, дабы разрешил господарь, дорогу строить.

— Вам чего надо? — Проворчал господарь, когда страшный и слёзный и коленопреклонный вой до его ушей дошёл. Но то понятно — громко сильно, не расслышал. Старейшины головы с земли подняли, спин и колен не выпрямляя, и про дорогу ту сказали. А господарь, очи хмуры сделал, гневом красный стал весь, да меч взял в руку, да как начал их тут прям карать и сношать!!!

Эх…, да если бы…

— Ну? Чего вы ко мне припёрлись? Вы Свободные — хотите строить, стройте. Если конечно, с золотых что на это пойдут, двадцатина уплачена. Уплачена? — Народ ответил дружным согласным гулом. — А раз уплачена — какого хрена вам от меня надо?

Народ молчит, уж некоторые головы с земли повернули, одним глазком смотрят — то шутит господарь, аль и правда вот так и думает, как вот говорит?

Сказали, мол, разреши, не казни, не сношай, не карай — конечно, не прям вот так. Пояснили, что вот тех селянок молодых, что в первом ряду, их туда специально и поставили, за дерзость их господарь, ежели хочет, может посношать их тут прям иль воинам сношать отдать. Самых лучших молодух выбрали, дабы господарю угодить, ежели разгневается. Правда одной пришлось теперь на коленках стоять волосню свою с башки тупой на глаз спустить, да бы фингал не видно было — распутная девка эта, отказываться стала, когда выбрали её селом всем, средь прочих, как от гневу господареву в дар. Распутница эта бесстыдная всё говорила, что с мужчиной ещё не была, что мужа не присмотрела себе, что господарь старый, в общем — за дело в глаз от отца своего получила.

Но остальные целые были, молодые все, не старше четырнадцати лет — в тайне, многие надеялись, что хотя бы сейчас господарь иль его воины посношают девок сельских. А то ж катастрофа просто, за все годы что прошли, все ж мальцы только от селян, от куч навозных, ни одного от господаря иль от воинов его — где такое видано? Этак на них Прива рассердится ещё.

Увы, все надежды прахом пошли буквально сразу.

— Идите прочь. — Сказал господарь.

— Но как же с дорогой-то? — Пискнул старейшина, что посмелее был.

— Глухие? — Рыкнул воин один, а господарь уж за ворота ушёл. — Валите отсюда.

— Но дорога…

— Да хоть дорога, хоть храм — плевать нам, чем Свободные занимаются, пока двадцатину платят.

Сказал так им воин тот.

Ушли они, головы чешут в пути, да девки сельские плачут в дороге — не стал их господарь сношать, даже своим воинам не отдал посношать, совсем у него никакого понятия о морали доброй и верной, что Богами спущена с Небес. И как его за такое ещё молния Каила не поразила? Ведь рассаживает всюду разврат этот пагубный и распутство с бесстыдством пополам! А Боги молчат, не наказывают. Иной раз казалось даже, что Боги, тем знак дают — передумали они, другая мораль теперь…, но как мораль может быть другой? То ересь явная и за то повинность выстрадать надобно обязательно…, а где её выстрадать? Господарь с повинностями неизменно посылает. Иногда далеко, иногда нехорошими словами, а порой так далеко посылает, что даже Пирайи от стыда за такие вот речи краснеть начинает. Бесстыдный господарь, на разврат и порок бросивший селян добрых — Баргово время настало, Баргово…

Пирайи глубоко вздохнул. Тяжело ему стало — с тех пор как мальчика выгнал, всё труднее и труднее за хозяйством следить. Жениться не стал он — распутные девки сельские, господарем до бесстыдства доведённые, только к Баргу и приведут. Как жениться вообще, если в первую ночь ему самому жену свою сношать придётся? Это ж преступление великое! А Пирайи человеком был хорошим, зла никогда не делал, и пресмыкаться ни перед кем, ни собирался — никогда так не делал, и начинать даже и не думал! Пускай другие, слабые и безвольные, идут на поводу Баргового разврата, женются без спросу господареву, и сами жён своих сношают в первую ночь. А он в Баргово Подземное Царство, после смерти попасть не желает. Вечность в муках, не для него. Он всегда следовал заветам Богов и милости господарей, что от Богов властью обличены. Так что ему только на Небеса и портить себе посмертие ради какой-то глупой беспутной девки, он не станет.