Николай Грошев - Крепость Орхус [СИ]

— Господарь великодушный! — Завопил самый бородатый, видимо, отец семейства. Страйк остановился. Нахмурился внушительно — он и правда выглядел впечатляюще рядом с худыми, кряжистыми мужиками и их полноватыми женщинами.

— Чего? — Буркнул он, с видом, дескать, дел по горло вы мне тут ещё припёрлись…

— Господарю нашему великодушному, — бородач поклонился и толкнул вперёд стройную девчонку в полотняном платье, — Пергина, дочка моя, дабы ночью сегодня, не был он один, не мёрз…

— Эм… — Страйк как-то стушевался. Он тоже с правом первой ночи знаком был слабо. А на совете королей присутствовал…, впрочем, где тут это, то самое право? Вроде просто девку дают…

— Замуж она вышла давеча, вот, господаря право законное сполнить ей должно…

— Отменили это право. — Проговорил Страйк. Возникла мысль взять девчонку, да и…, перед глазами возникла одна из многих им уже виденных картин — оскаленный, взбешённый арийский воин бросается в бой, размахивая мечом и рыча от бешенства. Сглотнул. Замахнулся на них рукой и рявкнул. — А ну прочь пошли! У тех, кто пришёл всё узнаете, как оно теперь в Орхусе.

— Но господарь… — Ошарашено моргая, пробасил бородач.

— Прочь! — Вновь рявкнул Страйк и как-то само собой получилось…

Крестьянская семья с воем убегала в поля. А гигант смущённо пялился на руку, с которой капала его собственная кровь — метровое лезвие вышло наружу и теперь зловеще блестело на солнце.

— Да заходи ты обратно…, проклятье… — Ворчал он, шагая в холмы и тряся рукой. Лезвие почему-то не желало втягиваться в руку. Он даже застонал горько и громко, уже где-то в холмах.

За неделю все крестьяне вернулись обратно. И настал день, когда новый «господарь», коему Орхус и его крестьян, не просто в охрану отдали, а в полную собственность, как владетельному рыцарю, вышел в массы. Они собрались перед разбитыми воротами, все девяносто восемь человек и покорно склонив головы, приготовились слушать.

Довольно долго никто не выходил из замка. Вчера им сообщили, что на рассвете, нужно явиться и внимать речам господина. Солнце дошло до зенита.

Крестьяне начали переговариваться между собой, кто-то сбегал быстро домой, пожевать принёс. Кто-то за питьём сбегал. В общем, не заметили, как наступил глубокий вечер.

Но так никто и не вышел.

На следующее утро, они снова пришли. Теперь уже сразу прихватив и еду и питьё. Ожидая выхода нового хозяина, люди печально вздыхали — под пятой рыцаря, это совсем не то, что рядом с наёмными ротами. Девок теперь чаще портить будут, оброки потяжельше станут, да много чего изменится. Но да ладно, хоть вглубь страны их всех не переселили и на том спасибо.

К полудню из замка вышел…

— Аааа!!! — Заорали все девяносто восемь человек, включая трёх грудных младенцев.

— Шэрррхан!!! — Ударив лапами оземь, вдруг сказал боевой зверь, отпущенный побегать по окрестностям. Люди то напугались сразу — владетельный рыцарь Горат, бывало, отпускал боевых собак, побегать, те крестьян порой задирали…, а тут боевой зверь покрупнее будет…, говорящий.

— Аааа!!! — Обратно заорали крестьяне и бросились врассыпную.

На следующий день они не пришли к воротам замка, собрались толпой на Трофейном, как его сами крестьяне звали, холме. Там ждали. На холм просто, что собаке, что тигру взобраться потяжелее будет, убежать успеют. Но обошлось. В тот день, боевых, как оказалось, ещё и магических, зверей, новый владетельный рыцарь выпускать не стал. Сам вышел.

Толпа хлынула вниз к воротам.

— Господарь милостивай!!! — Заорали разом и стали падать на колени. Рослый великан в кожаном облачении с двуручным мечом за спиной, поднял руки, призывая их к молчанию. За спиной его возникли четыре мускулистые фигуры вооружённых людей. Эти пятеро, включая владетельного рыцаря, почему-то, одетого не по-рыцарски, внушали подспудный ужас, одним своим видом.

И громкий, звучный голос нового господина начал вещать.

До людей медленно доходили слова, довольно короткой речи нового владыки. Он не грозил, не насаждал какие-то новые правила. Не возродил обычай брать силой первую попавшуюся крестьянскую девицу прямо там, где её встретил, для своих ближайших воинов. Совсем нет.

Он просто говорил какие-то совсем странные, иногда вовсе непонятные вещи.

— Безумец господарь-то наш… — Прошептал один из бородачей.

Тут одна из полноватых пожилых женщин, подняла голову и, утерев нос замызганным фартуком, взяла и обратилась к замолчавшему господарю короткой речью. Она не успела высказать свою мысль полностью. Едва прозвучало первое слово, один из четверых ближайших воинов господаря, молнией метнулся вперёд и свирепым ударом тыльной стороны кисти, врезал ей в челюсть. Женщина подлетела над землёй и рухнула без сознания. Народ разом воткнул глаза в землю, да смиренно замолчал. Бородач, заподозривший своего господина в безумии, едва заметно улыбнулся в бороду — нормальный господарь, как все, просто он чуточку добрее прочих.

— Женщине, — прошипел жилистый воин с коротким, аккуратно постриженным гребнем волос на лысой голове, — говорить без разрешения воина, запрещается.

— Между собой как хотите. — Добавил к этим словам господин. — Ваши женщины, ваше решение. Но обращение к воину от женщины, должно быть лишь с его разрешения. Свободные Тара…, - тут он замялся и, кашлянув, продолжил, — Свободные Орхуса, запомните это и никогда не забывайте.

А потом начался ужас.

Всех взрослых, загоняли в крепость и зверски мучили. Всех-всех, кроме совсем маленьких детей. Да. Каждого подводили к костру с несколькими металлическими прутами и, пока один воин держал крестьянина иль женщину его, второй выжигал на запястье магический знак — наверняка, магический. Они уже успели увидеть окружение нового господина. Сплошь магия одна.

Потом, когда знак причудливый был выжжен, крестьян, почему-то, отпускали и даже советовали иногда, какие травы приложить к ожогу, что бы, значит, он не болел…

На том странности не кончились. Больше никого не мучили, не пытали — уже что-то сильно не то.

А тут вдруг господин взял и снова отказался от права первой ночи…, в деревне поползли слухи, что в мужской силе, Прива, а то может и Барг — не знали точно-то они, обделили его Боги те. А потом, староста деревенский, подводу когда вёз с молоком, уснул на козлах, да и попадали десять кувшинов наземь и разбились.

Господарь не только не заковал его в колодки или к позорному столбу на сутки не поставил — его даже пороть не стали! Староста, весь в слезах пришёл к замку, каяться в проступке. Если соглядатаи господаря прознают о той вине его, а повиниться он не приходил — тут ведь могут и голову с плеч. Старик пал ниц у ворот и обливаясь слезами, просил прощения до самого заката…, и господарь простил! Он не вышел даже что бы пнуть окаянного ротозея!!!