Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

София снова была растерянной девушкой на заднем сиденье.

– Твою-то мать, Кловис, – пробормотал побледневший Меревит, доставая пистолет. – Разворачивайся и гони отсюда.

– А девушка?

– А девушка – потом!

Сержант, тряся головой, крутанул в зажигании ключ – под капотом убедительно закряхтело, но двигатель не завелся. Меревит попробовал еще раз.

В этот момент в машине на мгновение стемнело – нечто заслонило собой солнце и тут же ушло в сторону.

Машина завелась. Полицейские переглянулись.

– Надо убираться с открытого пространства. Туда! Там он нас не достанет!

Сержант завертел рулем, и машина взяла курс на узкий проулок, отведенный для пожарных лестниц, мусорных баков и другого закулисного инвентаря.

Им тут же пришлось тормозить, и снова резко – так, что двигатель опять заглох. Путь, только что свободный, был теперь загорожен, завален обломками кровли, сметенной с ближайшего дома. На лобовое стекло легло плотное облако пыли, осколки черепицы полоснули по металлу.

Кловис завел двигатель, включил заднюю передачу, на полной скорости въехал на тротуар, чуть не врезавшись в стену. Хрустнул рычагом и погнал машину к площади, на простор, которого договорились избегать. София осторожно глянула наверх, но ей было видно лишь тусклое непотревоженное небо.

Достигнув площади, сержант круто развернулся, так что заскрежетали шины, и устремился к укромной улочке, начинавшейся за церковью.

София начинала раскаиваться. Похоже, щит с драконом, увиденный на въезде в город, был вовсе не гербом, а предупредительным знаком. Это уже закономерность: каждую бесценную возможность колдовать она тратит на какую-нибудь отчаянную дурость. Ведь могла же она вселиться если не в обоих полицейских сразу – на двух ее бы не хватило – то хотя бы в того, что рангом постарше. Приказала бы высадить ее подальше отсюда. Ну или что угодно, что не требует производства шумов там, где живет дракон!

Снова стемнело, раздался нарастающий хлопающий звук, и девушка зажмурилась. Но даже с закрытыми глазами она слишком ясно понимала, что происходит, – как во время поцелуя. Машину качнуло, потом наклонило, потом Софию вдавило в сиденье, а желудок стало засасывать куда-то вниз.

С переднего сиденья неслись брань и молитвы, а в приоткрытые окна хлестал мокрый ветер. Он бил прямо в лицо, задувал в рот, запирая в горле и крик, и вздох.

И ничего нельзя было сделать. Разве что открыть глаза.

И она открыла – как раз вовремя, чтобы мир распахнулся вокруг нее, пронизанный по всему составу одним дрожащим мгновением. Внизу сияла граненая башенка пересохшего фонтана, и длинная тень от нее, как тощая минутная стрелка, совершала обход гранитного циферблата. Над головой – туго натянутое полотнище живого крыла, розоватое и с прожилками на просвет. Сбоку – каменные святые на церковном карнизе, различимые только из автомобиля, пролетающего мимо. А впереди, крупным планом – серо-коричневая кровля какого-то важного здания этажей в шесть: не то ратуша, не то отель.

И вот крыша все ближе, вот уже ничего нет, кроме крыши, вот капот пробивает черепичный скат между двумя мансардными окнами. Дракон разжимает когти.

Удар, остановивший продвижение машины, получился не очень сильным. Бампер зарылся в мебель, переломил деревянную колонну и уткнулся в стену. Лобовое стекло вспыхнуло сеткой трещин, вогнулось, но не обсыпалось. А вот ремень безопасности больно сдавил грудь.

Кашляя от каменной пыли и чертыхаясь, полицейские открыли двери, насколько позволяла разрушенная обстановка мансарды, и выбрались из машины. Кловис хромал, и на лице его была кровь. Но это заботило его меньше всего. Мужчины держали оружие наготове и осторожно отступали вглубь помещения, не сводя глаз с зияния, проделанного автомобилем. В проломе было видно лишь небо и верхушки домов по ту сторону площади. Дракон оставался за кадром – и все же он был рядом, был везде. От скрежета когтей о черепицу пригоршни мурашек сыпались за ворот.

Девушка медленно, следя за реакцией полицейских, перелезла на переднее сиденье. Ну, раз уж их так интересует дырка в стене… Скорчившись и хоронясь за открытой дверью, София выскользнула наружу и стала красться вдоль исцарапанного бока машины. Теперь добраться до опрокинутого стола, а там уже рядом дверь… Она опустилась на четвереньки, проползла пару футов и замерла, когда Кловис навел на нее пистолет.

– Пускай идет, – бросил Меревит, не оборачиваясь. – Это как раз было частью плана. В отличие от… всего остального…

Девушка вскочила и выбежала в коридор. Оглядевшись, побежала вдоль одинаковых пронумерованных дверей. Гостиница. Толстый ковер под ногами. Брошенная тележка с моющими средствами и полотенцами.

Сзади послышался грохот, какой-то свист, а потом хлопки выстрелов. Едко пахнуло горелым пластиком.

Пригнув голову, София выбежала на лестничную клетку. Вниз, вниз, цепляясь за перила, перепрыгивая ступени. В районе второго этажа подвернула ногу и со стоном, морщась, допрыгала остаток пути в облаке расцветающей боли. Хоть бы не перелом. Хоть бы не перелом.

Внизу отдышалась. Прислушалась. Потерла припухшую лодыжку.

– Худший день моей жизни, – сказала София вслух и, сверившись с указателем, заковыляла к регистрационной стойке.

Остановилась даже не в ужасе – в растерянности.

У выхода в фойе стоял инспектор Меревит.

Как это могло произойти? Наверное, была и другая лестница. И что теперь? Он же сам велел меня отпустить.

Инспектор держался иначе, чем прежде. Раскованно. Даже жесткие глаза были другими. В них появилась вальяжная поволока и отстраненность.

– Последний раз я возлежал с человечьей дочерью больше ста сезонов назад. То было в паладурских дубравах… – говорил инспектор, приближаясь.

Интонации были распевные и ненатуральные. Они то вопросительно взмывали кверху, хотя вопроса не было, то опадали, упирались в неуместные паузы посреди фразы.

София попятилась, нарочно наступая на больную ногу, чтобы оценить свои шансы на побег. Бросила пробный взгляд за плечо. И на этом ее приготовления кончились. Инспектор в одно скользящее движение преодолел разделявшее их пространство и навис над ней, приставив к стене руку наподобие шлагбаума.

– Под надзором Короля Дуба я привел к блаженству дочку издольщика и тринадцать ее наперсниц. Две из них были сестры-близнецы. Я и прежде завладевал телами ваших мужчин и в их обличье вкушал любви твоих соплеменниц. Но в тот день я едва не пересек черту.

Полицейский почти не моргал, отчего глаза у него успевали пересыхать, зато верхняя губа все время дергалась, как при нервном тике. В ноздри девушке ударил запах пищи, курева и нездоровых зубов. Она задержала дыхание.