Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

– Так ведь, преподобный отец… Судью-то сейчас, пожалуй, трудновато будет сыскать… Тут брат Мартин верно сказал: эсквайра Гленнона последний раз видели, когда он собирал чемоданы… То же самое и про эсквайра Янферма…

Священник выслушал это с кротким вздохом.

– Тогда, вероятно, вам остается только отпустить девушку.

София быстро огляделась, вытерла рукавом слезы, опустила необутые ноги на пол и, кивнув всем на прощание, зашагала к выходу.

– Дитя мое, ты же босая!

«Лучше босая, да живая», – подумала девушка.

София рассудила, что позиции преподобного отца все же не самые надежные. Лучше убраться незамедлительно, пока кто-нибудь не оспорил ее помилование. Она с опаской шла по проходу, стараясь не встречаться глазами с настороженной толпой. По обе стороны от нее крестились, охали и перешептывались. Да, она определенно готова прогуляться босиком, лишь бы быстрее оказаться подальше от этой публики.

Вот она уже тянет за ручку тяжелой двери и вдыхает холодного воздуха, пахнущего дымом. Сердце начинает биться чаще в радостном предвкушении. Нет, еще рано ликовать. Сперва выйти к шоссе, позвонить сэру Кенту, чтоб вытащил ее. Тогда и можно будет вздохнуть с облегчением. И все-таки: жива, выбралась!

Девушка сбежала по ступеням. Да, лучше всего бежать! И быстрее будет, и, может, дольше не замерзнут ноги! Да только они уже промерзли, мгновенно. Проклятая мостовая! Нет уж, лучше, наверное, идти не так быстро. В книгах ей доводилось читать про то, как герои «сбивали ноги в кровь». Но случалось это ближе к концу многомильного паломничества куда-нибудь на край света, а тут она начала хромать, едва сделав полтора десятка шагов!

Добраться бы до угла, свернуть в улочку, там можно будет передохнуть, что-то придумать. Намотать на ноги какие-нибудь тряпки. Или пакеты.

– Сударыня!

Она ускорила шаг, не оглядываясь. Конечно, это обращались к ней: улица-то пуста. Вот и все. Она и сама не верила, что ей дадут просто так уйти. Может, попробовать сбежать?

Шаги за ее спиной ускорились, рассылая гулкое дробное эхо по каменной мостовой.

– Сударыня! Постойте, окажите такую милость.

Она повернулась. Ее нагнал высокий мужчина в сером плаще. Жесткое немолодое лицо с крупным подбородком. Усталые колючие глаза под нависшими веками. Черный с проседью ежик волос.

– Инспектор Меревит, фразелурское полицейское управление, отдел по борьбе с ересью.

Невыразительный плоский голос. Раскрытое удостоверение.

И началось.

Видите ли, сударыня… Решение духовной власти еще подлежит скреплению мировым судьей… А до тех пор… Технически… Это для ее же блага… Чтобы безоговорочно восстановить ее же доброе имя… Проедемте в участок… Нет, нет, кто-то из судей обязательно найдется… Разве что придется подождать, немного… Возросшая нагрузка, видите ли… Зато потом она будет совершенно свободна… Здесь неподалеку…

Как в церкви она не разбирала лиц, а видела лишь стоглазую, многоротую, колышущуюся толпу, так и теперь она не вникала в отдельные слова, а как бы скользила по их поверхности, ухватывая лишь общий неумолимый смысл: она несвободна.

Ее взяли под руку.

А, ее знакомый Кловис. И он здесь.

– В машину, пожалуйста.

– Я сама.

Ее босые ноги пошли в подсказанном направлении. Грани булыжников впивались в горящие от холода ступни, идти было невыносимо. Девушка еле плелась. И все-таки дело было не в боли, а в том голосе, что вопил, стенал в ее голове: «На смерть ведь идешь! Сама! Все эти „Для вашего же блага…“ и „Ради вашей безопасности…“ – неужели неясно, что это уловки палачей? Почему не дерешься? Рви их зубами, ногтями, визгом, швыряй в них грязью, да хоть собственным дерьмом. Пусть лучше забьют на месте, чем вот эта рабская, скотская покорность!» Но она по-прежнему шла. Видно, ее ногами заправляла другая сила, обратная сухой беззвучной ярости в голове. У этой силы тоже был голос, и он твердил примерно следующее: «Почему, в сущности, нужно ожидать беззакония от стражей порядка? Можно начать дурить, и станет только хуже: сломают руку или еще что-нибудь. Конечно, ситуация неприятная, но если никого не провоцировать, то, глядишь, разойдемся по-доброму…»

Пока два этих непримиримых голоса изводили Софию, путь был кончен, перед нею открыта дверь машины, двое мужчин вплотную обступили ее за спиной.

Из салона дохнуло затхлым теплом, отдававшим куревом и пóтом.

«Если сядешь в эту машину, то считай, расписалась в своем смертном приговоре, – измывался над ней едкий внутренний шепот. – Или ты настолько бесхребетная, что даже этого сделать не можешь? Ждешь, пока все сделают за тебя?»

Насчет бесхребетности голос, может, и промахнулся, а вот в ногах точно сделалось мягко. Не в силах сделать ни шагу, девушка начала оседать с жалобным всхлипом.

– Не надо… – прошелестела она, когда ее подхватили и впихнули на заднее сиденье.

Полицейские уселись впереди, по бокам неодновременно хлопнули двери (девушка дважды вздрогнула), и машина, сдав назад и развернувшись, поехала по пустой улице. София непроизвольно оглянулась, о чем тут же пожалела. Во дворе церкви стоял бородатый монах. Он улыбался.

Покружив тесными переулками, машина выбралась на широкую дорогу и поехала вдоль вереницы закрытых витрин. Других машин почти не было, и они разогнались, едва сбавляя скорость на мигающих светофорах. Мимо пролетела вывеска полицейского участка. Почему не остановились? София не решилась спросить. Казалось, чем меньше она будет о себе напоминать, тем безопаснее. Должно быть, ее просто везли в другой участок.

С левой стороны потянулись строения больничного городка – угрюмые готические фасады красного кирпича, стрельчатые окна, оплетка из голых стеблей плюща, ровно обрезанных на высоте пары футов. И чадящие костры в урнах. И еще…

София вытянула шею.

На ступенях отделения скорой помощи стоял, привалившись к перилам, человек. Или уже не человек? Существо было голым и как будто прозрачным. Во всяком случае, кожа его была полупрозрачной – через нее смутно просвечивали перламутровые органы и скопления бледно-желтого вещества. Вот почему такое название – «жемчужная болезнь». Хотя больше похоже на мыльный пузырь в форме человека. Мыльный пузырь с кишками внутри. И, судя по всему, готовый лопнуть: там, где белесой жижи собралось особенно много, человеческий контур оплыл и угрожающе вздулся.

– Они что, даже не пустят его внутрь? – пробормотал Кловис.

– На такой стадии? – отозвался инспектор. – Ему уже не помочь. Пара часов – и его останки можно смывать с лестницы шлангом. Нас всех это ждет, если не остановим чуму.

Говоря это, Меревит украдкой взглянул на девушку в зеркало заднего вида.