Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

Преподобный отец покачал головой, перебирая четки, посмотрел на Софию и что-то ответил. Он продолжал говорить, но что именно – было не разобрать. Какое-то невнятное бу-бу-бу, будто из-за толстой стены. Девушка слегка повернула голову. Вдруг да расслышит.

– …Разве она не спасла эту девочку? Вы ведь сами там были! – донесся до нее голос священника, и колоссальная волна облегчения чуть не лишила ее сознания.

Похоже, последнее слово за преподобным. Только бы ему хватило твердости перед напором монаха. Должно хватить. Кого попало настоятелем не назначат. Не может быть, чтобы он допустил у себя в приходе такое варварство. Сейчас не Средние века.

София хотела еще раз осмотреться, но с новым поворотом головы опять перестала слышать.

Что-то не в порядке.

Девушка потрогала левое ухо. Больно не было. Но и слышно не было. Она потерла ушную раковину, ожидая вызвать хоть какой-то шорох. Ничего. Щелкнула пальцами возле самого уха. Ничего.

– Эй, эй! Ей надо связать руки! Смотрите, как бы не наколдовала чего!

Исполнять приказ монаха никто не вызвался, но София на всякий случай отползла на край скамьи, вжалась в колонну и замерла. Сердце билось так сильно, что ее слегка закачало. От тугих толчков крови в голову боль полыхнула в ушибленном затылке, и слюна стала странной на вкус, как в тот раз в детстве, когда она подержала во рту латунный ключик от серванта.

Неужели оглохла? Наверное, слишком сильно ударилась головой во время взрыва в тоннеле. Плохо, плохо. Ей скорее надо к врачу. Папа посоветовал бы, что делать, хоть это и не его специализация. Ну почему она не осталась в Вальмонсо?!

Хотелось снова и снова трогать ухо, но лучше было не шевелиться.

И тут ей открылось еще одно неприятное обстоятельство.

На ней не было доспехов. София осталась только в облегающем стеганом комбинезоне, который надевался под эвелин. Ее обокрали, раздели, шарили по ней непрошеными руками. А самое страшное – лишили защиты перед магической чумой. Что, если она заразилась? И ее левосторонняя глухота – это первый симптом? Надо стараться меньше дышать – чтобы не вдохнуть чужих бацилл.

– Она сама призналась, что занимается ворожбой, – настаивал монах. – Это могут подтвердить офицеры Кловис и Лапридис. Они так же подтвердят, что оная особа предлагала другой закоснелой ведьме вступить в сговор, чтобы вдвоем, взаимно обучаясь друг у друга, развернуть свои козни уже не здесь, а в Камелоте. Ослабим сейчас нашу христианскую вахту – и все королевство станет вотчиной Сатаны!

– Но вы также указали, брат, что девушку сопровождал рыцарь Круглого Стола. Будет крайне недальновидно с нашей стороны вмешиваться в дела ордена, отвечающего перед короной.

– Не сочтите за дерзость, преподобный отец. – Стоявший в проходе тучный полицейский кашлянул, поднеся к седым усам кулак.

Этого полицейского София уже видела – еще там, в тоннеле. Что он там бубнит? Она повернулась, наставляя на него здоровое ухо.

– Мы связались с местным отделением РКС… Они говорят, что никого в Анерленго не отсылали… Эй, чего она глядит на меня так косо?!

– Завязать ей глаза!

– Вы в доме божием, сын мой. Здесь ни чума, ни дурной глаз не имеют силы. Продолжайте, инспектор…

– Да я уж все сказал, отче. Да, с нею был рыцарь. Он и удостоверение показывал – правда, стажерское, – и доспехи на нем были как у федералов. Но личность его подтвердить не удалось… Все же пусть бы она перестала эдак зыркать!..

– Неужели ни у кого не найдется чем завязать ей глаза? Диана, дай свой платок!

– Его зовут Джудфри Эрикдейл Леннокс, – не выдержала девушка. – Поговорите с сэром Кентом. Он все объяснит! Вы что, не слышали про Молнию Першанделя? Когда Джуд… Когда сэр Леннокс узнает, что я здесь…

– Не узнает, – впервые обратился к ней монах. – Не узнает, ведьма. Никто не выбрался из огня. Твой сообщник избежал суда человеков, но предстал перед судом высшим. Очистительное пламя испепелило его. Как знать, может, сия страшная кончина предохранила его от другого пламени, неугасимого, в каковое был бы он ввергнут, если б остался у тебя в услужении! Я молюсь о всякой душе. И твоя, быть может, еще не растлена окончательно. Покайся, признай свое заблуждение и укажи нам, в ком еще гнездится грех колдовства.

– Он… его больше нет? – вымолвила София пересохшим ртом.

– Да помилует Господь его душу, – перекрестился монах. – И тебе, окаянная, воздастся смертью – за то, что сотворяла колдовские ритуалы, свойственные ведьмам, чем наихудшим образом извратила свой христианский долг. Но если ты ныне отречешься от сатанинского учения, взяв в свидетели Иисуса Христа и святое Евангелие…

В этот момент где-то на улице громыхнул выстрел. Его расслышала даже София. Люди у входа стали испуганно переглядываться.

Ага! Значит, он все-таки жив! То есть иначе и быть не могло. Не всерьез же они думали, что случайная заварушка на шоссе, пусть даже и со взрывами, остановит того, кто убивает драконов чуть ли не голыми руками! О, сейчас тяжелые двери распахнутся, и это честнóе сборище узнает, что чума была только прелюдией к стихийному бедствию по имени Джуд Леннокс! С затаенным торжеством она следила за побледневшими лицами своих мучителей: да, они тоже поняли, что это им, а не ей, сейчас придется ответить за свои заблуждения. Упоительный момент.

Дверь приотворилась, впустив целый ворох света, в средоточии которого возник темный силуэт. София сразу признала обтекаемые контуры эвелина, близнеца похищенных у нее доспехов, и радостно вскинула руку. Она бы и окликнула Джуда, но что-то в поведении прихожан ее смутило. Ей казалось, люди должны бы живее реагировать на неотвратимое возмездие.

Эвелин приблизился. Это был не Джуд. Это был один из местных, облаченный в ее собственные доспехи, которых она лишилась, пока была в беспамятстве. Неужели ее касался этот смуглый от грязи мужлан с обветренным большеротым лицом? Неужели ее раздевал вот этот?

– Доспехи и впрямь дивные, – доложил новопришедший. – Стреляешь по ним в упор, и гляньте, святой отец: ни царапины!

– Эх, Илок, – отвечал священник, – ты такой же беспутный, как твой отец. За пальбу во дворе сего дома Господня налагаю на тебя епитимью. До Дня Всех Святых будешь стоять во время богослужений перед дверями церкви. И во весь этот срок соблюдай строжайший пост. Не ропщи, но исполняй это с радостью. Ступай.

Однако беспутный во втором поколении Илок не сдвинулся с места. Глаза его страшно выпучились, будто пост для него был хуже смерти. Лицо стало приобретать такой же цвет, какой бывает у молодого кларета – с фиолетовым отливом. Толстогубый рот то открывался, то закрывался, а руками несчастный схватился за горло. Все это очень походило на то, как если бы он сам себя душил, разве что удушение не прекращалось даже тогда, когда он отнимал руки.