Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

– А вот этого не надо. Если б не мой коллаборационизм, тебя давно бы уже хлопнули. И сиротку бы не пожалели. С ведьмами торг у этих людей короткий. Скажи: тебе самой-то не надоело? Все время одна да одна. Против всех. И среди людей тебе места нет. И ведьмы тебе чужие. Ни туда, ни сюда.

– А и пускай против всех! Еще скажи: некому будет стакан воды в старости подать. Со мной сила колдовская. У меня ду2хи стихий на побегушках. Хошь воды подадут, хошь чего покрепче.

– Ну, тогда кончен разговор. Раз тебя все устраивает. Не так уж, значит, мы похожи. Я бы свихнулась от одиночества, разбавленного стаканом чего покрепче, которое мне поднесли ду2хи. Я и так схожу с ума. У меня был парень. Клод-Валентин. А, кому я вру! Мы с ним даже не спали. Это были не отношения, а так, призрак отношений. Симулякр. Ну да я не очень-то перебирала. Лишь бы не оставаться наедине с собой. Так и жила. Пока не появилась магия! Боже мой, столько силы, столько силы. Я могла мир перекроить движением брови. Клод-Валентин стал мне без надобности. Тем более что у него нашлись от меня неаппетитные тайны.

– Ну и шлепнула бы его! – облизнулась черноволосая.

– Я и шлепнула. Так шлепнула, что на нем живого места не осталось. Сама чуть не сдохла при этом, но это уж другое дело. Перспектива стать ведьмой меня не пугала. Чего я боюсь – так это превратиться в свою мать.

Девушка помолчала.

– Вот у кого была колдовская сила! И она охотно ею пользовалась. Лишить человека воли ей ничего не стоило. Да что там человека – целую толпу! Так она и сделала однажды. Натравила свою свиту симулякров на моего отца. Он выжил, обошлось. А вот моя мать потеряла главное. Понимаешь? Она могла заполучить что угодно, кроме одного: семьи. У нее больше не было мужа. У нее больше не было дочери. А спустя время у нее не стало и магии.

София еще помолчала.

– Один человек… – нет, даже двое! – уверяли меня, что без магии мы не полноценны. Что закрывать глаза на свое предназначение – смертельно опасно! И они правы, наверное. Но права и Марина. Она что-то вроде главной ведьмы у нас в Лэ, – девушка махнула рукой назад. – Она сказала мне: если без магии ты никто, то ты и есть никто. Понимаешь, мало просто стать ведьмой. Это еще не предназначение. Надо еще найти себя. Или не потерять. Или хотя бы искать. И вот это чертовски трудно делать в одиночку. Мне бы не помешал кто-то, кто знает, через что я прохожу…

– Ну ты, подруга, разошлась… – буркнула ведьма, опуская девочку на землю. – Видать, здорово тебя допекли эти твои симулямбры… Я и сама без матери росла. Правда твоя: одиноко бывает, хоть башкой об стенку бейся. Да и шибко-то не расколдуешься. Говоришь, кормежка три раза в день?

София кивнула.

– А эта светящаяся штука… – показала девушка на диск в руках девочки. – Сама сделала? Я бы на твоем месте ее запатентовала. Каждый родитель такую захочет. Дал ребенку – и можно о нем не вспоминать. Мелкая вон даже не пискнула, пока мы разговариваем. Все не наглядится. Если наладить массовое производство… заработаешь целое состояние.

– Слышь, инквизиция! – бросила ведьма монаху. – Смотри, со злости не лопни, потому как я на костер-то в другой раз как-нибудь. Можешь меня вот сюда поцеловать и бородой обтереться. Я теперь ведьма Круглого Стола, понял? Поеду в Камелот капиталы заколачивать. А ну-ка, соплюха, давай сюда. Это тебе не игрушка.

Ведьма бесцеремонно отобрала у девочки фосфоресцирующий диск и спрятала его за пазухой. Малютка сморгнула пару раз, ничего не понимая, а потом ее мордашка самым жалким образом перекривилась, рот беззвучно открылся, готовый к вою, который и воспоследовал, стремительно заполняя собой все тоннельное пространство: бурный, раскатистый, истошный. У Софии пошли мурашки от этого шквала абсолютного горя, исходящего от маленького существа. Зря она заикнулась про магическую вещицу. Надо было оставить девочке ее забвение.

Ведьма, брезгливо сморщившись, подтолкнула ребенка навстречу юному полицейскому. А сама сделала несколько шагов в сторону, спеша не иметь ничего общего с рыдающим недоразумением.

Не чувствуя облегчения, София обернулась в смутной тревоге. Саднило в висках. В горле першило от выхлопной копоти. Девушка вспомнила, что где-то там, в маслянистом сумраке, таился еще один полицейский – только бы он не вздумал открыть огонь. Она обернулась – и не увидела, как выстрелили с другой стороны. Гулко ударило по ушам. София упала на колени, втянув голову в плечи. Ее не задело. А вот черноволосая ведьма качнулась, хотя и устояла. Выстрелили снова. И снова. После третьего выстрела объявился и сам стрелок – он шел с противоположного конца тоннеля, обеими руками держа дымящийся пистолет. Ведьма неподвижно лежала на асфальте, закинув одну руку за спину – словно до последнего надеялась задержать вытекающую кровь. Ее разноцветные глаза остановились на Софии.

Все случилось очень быстро: бах, бах, бах! Джуд хотел, но не успел заслонить ведьму бронированной грудью.

В ушах еще звенело эхо пальбы. Девушка не сразу расслышала удаляющийся детский плач. Девочку, невредимую, стремительно уносили прочь. Ребенок в безопасности. Это хорошо… и уже не важно.

София ошалело смотрела на разрушенное тело перед собой. Только что говорившее, подвижное, вульгарное, красивое, злое. Живое. А теперь не живое, не восстановимое. Все повторялось. Она снова спасла человеческую жизнь. И снова подвела кого-то под расправу. Еще одну ведьму. Чертов баланс. Надо было оставаться в Вальмонсо. Вреда от нее не меньше, чем пользы. Если не больше.

Джуд что-то кричал приближающемуся полицейскому. Видимо, хотел не допустить еще одного выстрела, последнего, предназначенного ведьме в голову. Но выстрел все-таки раздался. И именно в голову, хотя и не в ведьмину. Подошедший стрелок ни с того ни с сего уткнул себе дуло под нижнюю челюсть и спустил курок.

Труп упал с отвратительным стуком и еще какое-то время дергался. На губах ведьмы лопнул кровавый пузырь. Вот теперь она точно была мертва. Джуд склонился над телом, сняв перчатку, и проверил пульс. В замешательстве выпрямился, замер.

Ведьма была мертва – и все же продолжала двигаться.

Софию потянули за руку. Она послушно встала, но не уходила – ей не верилось, что ведьма еще шевелится. Должно быть, какая-то затухающая конвульсия.

Горло колдуньи сильно вспухло, будто что-то внутри нее стремилось протолкнуться наружу, потом лицо ее растянулось, она заворочала челюстью, издав короткое сипение пополам с бульканьем, – и из окровавленного рта показала голову жутчайшая толстая жаба. Мерзость квакнула, сделала несколько прыжков-шлепков, волоча за собой нитку красной слизи, – издаваемые ею утробные звуки делались все чаще и громче.