Олег Нестеренко - Рыцарь и ведьма [litres]

Профессор растерянно принимает кольцо и, прочтя надпись на изнанке, возвращает взгляд на Джуда.

– Вы с ней виделись? Она смогла выбраться?

– Надеюсь, сейчас она уже за пределами активной зоны. Я обещал ей, что приду за вами.

– Ален? – зовет коллегу советник ректора, но тот продолжает в задумчивости поддерживать огонь.

– О боже мой. Сколько мы сожгли? Здесь ведь вся документация по проекту! – Профессор вырывает бумаги из рук Алена, тот в недоумении хмурится и тянется за следующей пачкой. – Ален! Да очнитесь же! Это будет утрата не меньше Александрийской библиотеки.

Джуд стоит в стороне, пока доктор Целлос вцепляется Алену в плечи и тут же отдергивает руки.

– Какой я же я осел. Его здесь нет. Он по ту сторону суперпозиции. Хм. Что это за субстанция?

– Может, забрать у него бутылку? – нехотя подсказывает рыцарь.

– Да, это интересно. Мы здесь. Он там. А тексты и вино – как соединительная ткань между мирами. Реальны и для него, и для нас.

– Доктор, вы слышали, что я сказал? Три тысячи фауст. Господину Лурии мы уже ничем не поможем.

– Нет, нет, мне нужно подумать. Надеюсь, вы не подозреваете меня в том, что я могу оставить соратника? У вас нет авторучки? Раз эти документы реальны для него, мы могли бы написать ему…

Джуд делает глубокий вздох. Меньше всего он планировал спасать члена совета директоров «Arma Domini». Может, тот и не был эльфом или эльфийским пособником. Может, он и мечтал заодно с кастигантами облагодетельствовать весь людской род. Но кровь анерленгских ведьм на его совести. И жертвы жемчужной чумы – тоже. А еще… и это чуть ли не главная его вина – его выбрала Джудит.

Джуд трясет головой, отстраняет профессора.

– Сдался вам всем этот Ален Лурия…

Рыцарь наклоняется к сидящему у костра призраку.

– Ален, слушайте меня. Я – Джуд Леннокс. Видит бог, было время – и не так давно, – когда я просто мечтал, чтобы фантомный мир прибрал вас. Думаю, мне бы удалось утешить даму, которая нас связывает. Но сейчас я скажу вот что. Можете сидеть здесь до конца вечности… Или пока не закончится эльфийская выпивка. И, по-моему, человечество от этого только выиграет. Но одному-единственному человеку будет без вас плохо. Подумайте, наконец, о Джудит. Если люди для вас вообще что-то значат по отдельности, а не только как стадо, подлежащее спасению.

– Повтори, что ты сказал. – Ален Лурия с дергающимся лицом встает, и уже не нужно касаться его, чтобы понять: он здесь.

Но Джуд все равно складывает его пополам ударом латной перчатки.

– Это за чертов багажник. Я все понимаю, но багажник – это было лишнее.

– Леннокс, что вы творите?!

– Простите, профессор. Не сдержался. Зато как-то легче стало. Закрыл старый гештальт.

– Что он здесь делает? – откашливаясь и опираясь на автобус, спрашивает Ален.

– Ален, хоть вы-то не начинайте. У нас есть дела поважнее, чем утрясать ваши домашние распри. Помогите мне собрать уцелевшие бумаги.

– Три тысячи, доктор. Вы не будете собирать уцелевшие бумаги. Или спасать породистое эльфийское вино. Лаврелиона больше нет. Вы возьмете арканометр и как можно скорее покинете это место. Идите в любую сторону. Главное, чтобы счетчик мотал назад. И помните, доктор, вы мой должник. Я спас Хагу. Если вы выберетесь, разыщите рыцаря Круглого Стола по имени Кент. Расскажите ему обо всем. За пределами леса назревает война. И только ваши показания могут ее остановить.

– А вы?

– А мне и здесь хорошо. Я правильно понял, что ваш франкенштейн где-то рядом?

– Он был в одной из капсул машины Теркантура. Внутри контейнера, в который попала молния.

– Вы сказали, у него что-то со зрением.

– Когда он вернулся к нам, он был страшно ранен. Его ослепили.

– А вот это отлично.

– Но мы погрузили его в кому, чтобы восстановить зрение…

– Черт бы вас побрал, бичующие дьявола.

– Господин Леннокс, как вы не понимаете, его нельзя убивать. Такого шанса у нас больше не будет. Исследования еще не закончены.

– Закончены, доктор. Как и ваш коллега, вы можете уйти или остаться до тех пор, пока магия окончательно вас не сотрет. В любом случае для вас исследования закончены.

Покидая автобусный лабиринт, профессор оборачивается только раз – смотрит не на рыцаря, а на оставленные коробки с документами. Ален Лурия не обернулся ни разу.

Наконец-то.

Джуд берет несколько листов с поверхности еще не тронутой огнем стопки, сворачивает их в тугую трубку, наклоняется к костру. Пламя к этому времени распалось на несколько огоньков, подъедающих белые углы по краям черной чешуйчатой кучи. Рыцарь поджигает бумажный факел и обходит с ним пирамиду из коробок, задерживаясь тут и там, чтобы дать пламени приняться на новом месте.

Погребальный костер кастигантской мечты готов. На какое-то время в железном лабиринте становится светло, и живое янтарное зарево ложится на каркасы мертвых автобусов, а в пустых салонах приплясывают тени. Восходящий жар посылает к ночному небу объятые огнем листы. Они кружатся в воздухе, как бесцельные опаленные бабочки, и опадают пеплом.

Джуд, присев на вакантное бревно, дожидается, чтобы прогоревшая пирамида обвалилась внутрь себя. Дымящиеся останки он заливает эльфийским вином и тщательно вытаптывает уцелевшие огоньки. И жаль тратить время на это скаутское прилежание. И нельзя иначе: в Сильва Альвана кто лесу не друг, тот враг. Да и в баках мог остаться бензин.

В наступившей мгле рыцарь замечает, что руны на эвелине почти померкли. Он поворачивает к себе тыл запястья, чтобы свериться с арканометром, но, разумеется, видит только пустое гнездо.

Нужно оглядеться. Контейнер с машиной Теркантура должен быть поблизости. Если, конечно, случайная пространственная воронка не забросила его на другой край земли.

Джуд выходит из автобусного могильника и движется к дальнему краю поляны. Из-за кустов мало что видно, но как будто травяное плато обрывается там и ныряет в заросшую балку. Грузовик с контейнером мог опрокинуться и упасть в нее. Впрочем, гадать бесполезно. Похоже, магия основательно перетасовала ландшафтные формы, а дорогу, по которой ехал караван, полностью уничтожила.

На середине открытого пространства Джуд замирает. Справа, на два часа в полусотне футов, молочно белеет статуя, ясно вычерченная на бархатном фоне чащи. Мужская скульптура, образчик завидной анатомии, доступной исключительно героям легенд. Хотя принять эту фигуру за статую можно было только второпях и с испугу. Теперь видно, что это не мрамор, а живая плоть, бледная в матовом свете звезд и почти неподвижная, но, по крайней мере, вынужденная дышать. А вся эта атлетическая лепка действительно уснащает чье-то тело. Непонятно лишь, почему тело нагое или, вернее, почти нагое, если не считать облегающего и вроде как мокрого белья. А впрочем, понятно. Раз его держали внутри капсулы в каком-то восстановительном бульоне, то уж, наверное, голым. Кроме трусов его облачение состоит еще из повязки на глазах. Вот опознание и закончено. Вот и встретились.