Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

На открытом воздухе вставала луна, выпуклая и тусклая, освещала маленькие, низкие фигурки, двигавшиеся вдоль каждого гребня крыши города, кроме крыш улицы Богов, обоих больших храмов Богов. В Ланкмаре и грязных карнизах Храма из Ланкмара и его большой квадратной колокольни, которая никогда не издавала колокольного звона. Фиолетовыми и розовыми огоньками.

Из двух или трех мягко-мягко переливающихся внутренностей уже доносился слабый шепот парочек или, возможно — как подумал Мышатник со злобной мыслью — тех, кто выбрал одно из невинных и традиционно чтимых мест, чтобы устроить ночное мародерство. Более молодой или в другую ночь Мышатник послушал бы второразрядных искателен уединения, чтобы ограбить выбранные ими жертвы до них, но сейчас, чтобы поиздеваться, у него были другие крысы.

Высокие дома на востоке скрывали луну так, что остальная Плаца Темных Наслаждений позади неясно мерцавших деревьев-кабинетов была почти на ощупь темна, кроме того места, где виднелось что-то маленькое и тусклое, похожее на лавку или палатку, или призрачное пламя и угольный жар говорили о том, что там была горячая пища и питье, или там какая-то куртизанка ритмично махала своим алым фонарем, пока прогуливалась. Эти последние огни на мгновение раздражали Мышатника, хотя были времена, когда они его притягивали так же, как цветочные кабинеты, и дважды они промелькнули в его снах, когда он на «Скуинде» возвращался домой. Но несколько очень затруднительных визитов этим днем — первый к светской подружке, затем в самые щекотливые городские бордели — продемонстрировали ему, что его мужество, которое он так жадно чувствовал в Кварч Наре и на борту «Скуинда», было упущено, кроме тех случаев — он сперва подозревал, сейчас отчаянно надеялся — которые касались Хисвет. Все время в течение этого злополучного дня, когда он обнимал девушку, сквозь ее лицо проглядывались черты тонкого треугольного лица дочери Хисвина, вызывая временами появление на его лице выражения тупости и грубого сравнения, в то время как маленькая серебряная стрела в его виске вселяла в него чувство большой тоски и невеселой безопасности в его теле.

Отраженное от его тела, это чувство заполнило его мозг. Он глупо сознавал, что крысы вместо больших потерь, которые они потерпели на борту «Скуинда», заполнили Ланкмар.

Крысы сдерживались даже менее многочисленными потерями, чем люди, и быстро их компенсировали. А Ланкмар был городом, к которому он чувствовал маленькую, но все же привязанность, также, как люди к очень большому любимцу. Все же крысы угрожали ему так или иначе то ли из-за дрессировки Хисвина, то ли из-за какого-то более глубокого источника ума и организации. Даже сейчас он мог представить войска черных крыс, идущие по лужайкам и вдоль крыш Плацы за Метящимися деревьями-кабинетами, окружая его в большой засаде, выстроившись в черный ряд. Он также сознавал, что он потерял какую бы то ни было веру Глипкерио, которую он имел к нему, и что Хисвин и Хисвет после их, по-видимому, полного поражения поменялись с ним местами и, должно быть, повторят это опять, как только любимец Глипкерио должен будет опять выиграть.

Но Хисвет — не разбитый враг. Она была девушкой, к которой он раболепствовал, единственным существом, которое смогло вызвать в нем такое справедливое, расчетливое эгоистичное «я». Он прикоснулся кончиками пальцев к маленькому шраму от серебряной стрелы у виска. Это, должно быть, выразило его мысль через тонкую кожу спины. Но он боялся того, что должно было за тем случиться: он может потерять не только его надоевшее пресыщение, но и сущность всего чувства или даже свою жизнь. Кроме того, он не хотел соединять свои серебряные узы с Хисвет.

Раздались крошечные шажки по гравию дорожки, слабейший звук, который, тем не менее, более чем пара звуков от шагов, заставил его осмотреться. Две тонкие монахини в черных одеяниях Богов из Ланкмара и в привычно-узких, выступающих капюшонах, которые совершенно скрывали их лица в тени, подошли к нему, рука в руку в длинных рукавах.

Он знал куртизанок с Плацы Темных Наслаждений, снимавших почти всю одежду, чтобы разжечь чувства своих клиентов, молодых и старых, и привлечь или снова возобновить их интерес: разорванная сорочка нищей девчонки, чулки, короткие штаны и коротко подстриженные волосы пажей, бусы и браслеты девушек-рабынь с Восточных Островов, прекрасная кольчуга, шлем с забралом и изящный меч воюющего принца из тех же областей Нехвона, шуршащая растительность лесных нимф, зеленые или багряные травы морской нимфы, естественная одежда школьницы, вышитая одежда любого жреца из Богов в Ланкмаре — народ города Черной Тоги редко или почти никогда не беспокоился о совершенных против таких богов богохульствах, поскольку их были тысячи, и они легко подменялись.

Но было одно одеяние, которое куртизанка не смела подделывать: простые, прямо падающие мантии и капюшоны монахинь Богов из Ланкмара.

И он все же…

Менее чем в дюжине ярдов от него две стройные фигуры свернули с Дорожки к ближайшей дереву-кабинету. Одна развела своими руками шелестевшие, висящие ветки — черный рукав свисал с ее руки как крыло летучей мыши — другая проскользнула внутрь. Первая медленно последовала за ней, но до этого ее капюшон немного съехал назад, показав на мгновение осиное, фиолетовое, улыбающееся личико Фрике.

Сердце Мышатника подпрыгнуло. То же сделал и он.

Когда Мышатник вошел в тень среди взрыва вытесненных белых цветов — как будто дерево само выпустило цветы, чтобы приветствовать его — две тонкие фигуры обернулись лицом в нему и откинули свои капюшоны. Так же, как и в последний раз, когда он ее видел на борту «Скуинда», черные волосы Фрикр были собраны в серебряную сетку, улыбка все еще искажала ее губы, хотя взгляд был холодным и мрачным.

Волосы Хисвет сами по себе были серебристо-белым чудом, губы ее соблазнительно надулись, как будто посылая ему поцелуй, в то время как взгляд ее прыгал по нему с шаловливым весельем.

Она придвинулась к нему, на шаг.

Со счастливым, шумным криком, который мог слышать только он, кровь хлынула по артериям Мышатника к его центру, вмиг оживляя его вялое мужество, как вызванный магией джинн небрежно строит башню.

Мышатник покорился крови и слепо бросился к Хисвет и обнял ее.

Но дружным движением, похожим на полу разворот в медленном танце, две девушки поменялись местами, так что он обнаружил, что обнимает Фрике, щекой к щеке, поскольку в последний момент она отвернула свою голову в сторону.

Затем Мышатник освободился, бормоча вежливые и в самом деле искренние оправдания, так как через ее мантию тело Фрике чувствовалось изящно соблазнительным, и более интересно выпуклым, кроме того, что в это мгновение из-за плеча Фрике высунулась Хисвет и, опрокинув свое лицо эльфа в сторону, внедрила свои полу разведенные губы в рот Мышатника, которые моментально начали как будто бы усердно отпивать маленькими глотками нектар.