Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

Ему казалось, что он был на Седьмом Небе, которое предназначалось для самых молодых и прекрасных богов.

Когда наконец Хисвет убрала от него свои губы, держа его лицо так близко, что свежий след, проделанный Кошачьим Когтем, был розовой полосой с синими краями от прекрасных ноздрей до грациозной, окруженной бархатом челюсти, она мгновенно пробормотала ему:

— Радуйся, очаровательный Человек-с-кинжалом, так как тебя своими собственными губами поцеловала Демоиселла из Ланкмара. Эта близость — почти за гранью воображаемого, и ты поцеловал меня в губы — близость, которая не укладывается в понимание. А сейчас, Человек-с-кинжалом, обхвати поплотнее Фрике, пока я займу твои глаза и утешу твое лицо, которое, правда, является благороднейшей частью кожи, это самый сильный колдун души. Конечно, это унизительная для меня работа, как будто божество должно чистить и смазывать нефтью запачканные землей солдатские ботинки, но все же я сделаю это с радостью…

Между тем, тонкие пальцы Фрике расстегнули его пояс на куртке. С самым беззвучным скольжением и тончайшим двойным ХУНГК он соскользнув вниз вместе со Скальпелем и Кошачьим Когтем на упругий, коротко подстриженный дерн, выбеленный почти до белого цвета постоянной тенью кабинетного дерева.

— Помни, твои глаза только на мне — прошептала Хисвет со слабой, но твердой ноткой упрека — Я остаюсь не ревнивой к Фрике так долго, как только ты будешь совершенно не обращать на нее внимания.

Хотя свет все еще был бархатно-мягким, внутри тени кабинетного дерева казалось светлее, чем снаружи. Наверное, взошла луна. Возможно, здесь сконцентрировался блеск кормившихся нектаром огненных жуков, светившихся ос и ночных пчел. Несколько их лениво кружилось внутри тени, мерцая внутри и снаружи, как кокетливые драгоценные луны.

Мышатник ухватился руками за тонкую талию Фрике более плотно, между тем шепча Хисвет:

— О, Белая Принцесса! О, ледяная прямота к страсти! О, холодная богиня эротики! О, сатанинская дева!

В то же время она оставляла крошечные поцелуи на его веках, щеках, ушах и собирала их длинными серебристыми ресницами своих мигавших глаз, так что растение любви было нежно возделано и росло. Мышатник пытался возвратить те знаки, но она остановила его рот своим. Когда его язык ласкал ее зубы, он заметил, что два ее передних, центральных резца были какими-то слишком большими, но в своем увлеченном состоянии это показалось ему еще одним пунктом красоты. Пусть даже, если Хисвет и заимела кое-какие принадлежности дракона или Гигантского паука или крысы, он будет молчать и обезглавливать их каждую и все.

Даже, если над ее головой из-за спины поднимется суставчатая мачта белого влажного жала скорпиона, он должен удовлетворить свою любовницу поцелуем. Внезапно он решил, что не может пойти так далеко, хотя, с другой стороны, он почти мог, так как в это мгновение ресницы Хисвет топорщились над следом от серебряной стрелы у него на виске.

Это был действительно экстаз, как заверил он сам себя. Ему казалось, что он был сейчас не на седьмом, а на верхушке Неба, где наслаждались, мечтали и предавали себя удовольствиям несколько избранных героев, в то же время с изумлением смотря вниз на всех богов, выполнявших тяжелую работу со своими воробьино-выглядевшими, ладанно-дышавшими и судьбо-предначертанными во многих рядах внизу.

Мышатник мог бы и никогда не узнать, что произошло дальше — и это также могло ужасно отличаться от счастливого — если бы не то, что больше не удовлетворенный даже сверх экстазом, он решил больше не повиноваться подобным приказаниям Хисвет и мельком взглянуть на Фрике. Сначала он послушно не обращал внимания на нее ни зрительно, ни по слуху, но сейчас ему пришло в голову, что это должно закрутить распустившиеся тетивы катапульты удовольствия, если бы он наблюдал за обеими девушками — до некоторой степени — двухголовый свет любви.

Так что Хисвет опять потерла об его ухо своим розово голубым языком, и в то время, как он поддерживал ее, чтобы держаться на этом маленькими изгибами своей головы, и издавал стоны удовольствия, он перекатил свои глаза в другую сторону и тайно посмотрел на Фрике.

Его первой мыслью было, что, положив щеку на угол, ей было неудобно держать свою голову, чтобы не глядеть в сторону Мышатника и своей хозяйки. Второй его мыслью было, что, хотя ее щеки ярко пылают, ее взгляд был холодным, тусклым, меланхоличным и застывшим где-то далеко, возможно, на игре а шахматы, оде она, Мышатник и даже Хисвет знали меньше, чем пешки — возможно, на сцене из непредставимо далекого детства, возможно…

Или, возможно, она следила за чем-то ближе, чем нечто позади него и не совсем вдалеке…

Хотя это было невежливым — убрать ухо от сводившего с ума языка Хисвет, он повернул голову в направлении, в котором он направил свои глазные яблоки, и взглянув из-за, плеча, увидел черный коцяури на фоне-бледной пульсировавшей стены цветочного кабинета, согнутый силуэт с наполовину вытянутой рукой и с чем-то блестящим синеватым на конце руки,

Мышатник мгновенно согнулся, резко отпрянув от фрике, и затем наполовину обернулся, отбив в сторону черную руку своей левой рукой, которую сразу обхватила служанка Хисвет.

Этот удар был к месту. Когда тыльная сторона его левой руки ударила по худому запястью желтой руки, державшей нож, он почувствовал острую боль от острия на своей руке. Затем его правая ударила в лицо мингола, выводя его — во всяком случае на миг — из его толстокожей безмятежности.

В то время, как скрытно-одетая в черное фигура качнулась назад под ударом, она, казалось, разделилась на две, как некое создание из слизи, воссоздавшее себя. Второй вооруженный кинжалом мингол выбежал из-за первого и двинулся к Мышатнику, который с проклятьем схватил свой Коготь, потому что его рукоятка первой попалась ему в руку.

Фрике, которая все еще стояла сонно в своих черных тканях, сказала своим сиплым отсутствующим голосом:

— Тревоги и прогулки. Вошли два мингола.

Позади нее Хисвет выкрикнула раздражительно:

— О, мой проклятый, все портящий отец! Он всегда разрушает мои самые эстетические создания в области удовольствия либо из-за своей отвратительной и самой не этической ревности, либо из-за…

В это время первый мингол пришел в себя, и они вдвоем осторожно бросились к Мышатнику, мерцая своими ножами перед свежими, узкоглазыми, желтыми лицами. В то время, как они двигались, Мышатник с Кошачьим Когтем чуть впереди его груди отбросил их назад внезапным взмахом своего пояса в другой руке. Тяжелые ножи его меча Скальпеля ударили одного их них в ухо, так что тот вздрогнул от боли.

Тотчас оказалось время для того, чтобы прыгнуть вперед и прикончить их единственным ударом кинжала, если он будет удачлив.