Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

Фафхрд лениво усмехнулся в ответ. Он посмотрел назад и вперед, между своим белоребрым товарищем и луной, видимой через серые ветви мертвого ключевого дерева на краю впадины, и обнаружил в этом удовлетворение. Он подумал, что как это странно, хотя и не так уж сильно, что его чувства к Кришкре переменились так быстро. Ночью, когда она пришла в сознание после нокаута через милю — или примерно через милю — после горящего Сархенмара, он был готов опустошить и убить ее, но она вела себя с таким мужеством и позже доказала такое присутствие духа и показала себя таким сочувствующим товарищем и обладала хорошим умом, хотя и сухим, как приличествует скелету, что когда розовый край захода добавился к пьянящему огню города, казалось почти естественным, что она должна была ехать на седельной подушке позади него, когда он возобновил свое путешествие на юг. Он подумал, что, в самом деле, такой товарищ может обескуражить, не сражаясь, бандитов, которые кишели вокруг Илтмара, хотя вампиры и миф. Он протянул ей хлеб, от которого она отказалась, и вино, которое она скупо выпила. К вечеру его стрела уложила пустынную антилопу, и они хорошо попировали. Ойа проглотила свою порцию в сыром виде. Это было правдой, что говорили о пищеварении вампиров.

Фафхрд сперва волновался из-за того, что, казалось, она не мстит за ее убитых товарищей, и он подозревал, что она может применить свое экстремальное дружелюбие, чтобы он потерял осторожность, и она затем убьет его, но позже он решил, что его жизнь или его смерть не считалась бы большим подвигом для вампиров, которые прежде всего так сильно походили на скелеты.

Серая мингольская кобыла, привязанная к мертвому дереву на краю впадины, вскинула морду и заржала.

В миле или более впереди на ветреной стороне темноты выскользнула летучая мышь, похожая на сильно машущего крыльями черного альбатроса, и запорхала к земле, как черный живой лист.

Фафхрд вытянул руку и пробежал пальцами по невидимым на плече длинным волосам Кришкры.

— Бонни-Кости, почему ты зовешь меня Грязным Человеком? — спросил он.

Она спокойно ответила:

— Весь твой вид для нас кажется волосатым, для тех, чье тело так же играет со сверканием, как бегущая вода в ручье, не тронутая ни человеком, ни дождем. Кости прекрасны. Они сделаны, чтобы быть видимыми.

Она вытянула казавшуюся скелетной мягко прикоснувшуюся руку и поиграла волосами на его груди, затем стала серьезной, взглянув на звезды.

— У нас, вампиров, такое эстетическое отвращение к грязной плоти, что мы считаем священным долгом переделать ее в кристальную плоть, уничтожая ее. Не твою, в конце концов, не этой ночью, Грязный Человек — добавила она, резко ущипнув рыжий локон.

Он легко поймал ее за запястье.

— Так твоя любовь — это самое противоестественное, во всяком случае, по меркам вампиров — сказал он с оттенком дискуссии.

— Если ты так говоришь, хозяин — ответила она сардоническим, насмешливо-покорным голосом.

— Я стою, вернее лежу, исправленный — проворчал Фафхрд. Я — счастливчик, какие бы ни были твои побуждения и какое бы имя ты мне ни дала.

Его голос опять очистился.

— Скажи мне, Бонни-Кости, как вы узнали Ланкмарский?

— Глупый Грязный Человек — снисходительно ответила она — Потому что это наш родной язык.

Ее голос стал мечтательнее.

— Он произошел от языков, на которых говорили тысячелетия назад и даже более давно, когда Ланкмарская империя простиралась от Квармолла до Тролстепских гор, от Края Земли до Моря Чудовищ, когда Кварч Нар был Хвар-шмаром, и были только мы, вампиры, воры аллей и кладбищ. У нас был другой язык, но ланкмарский был легче.

Он положил свою руку на ее бок, чтобы посмотреть в ее черные глаза-впадины.

Она едва захныкала и слабо пробежала пальцами вниз по его бокам. На миг охваченный боевым порывом, он сказал:

— Скажи мне, Бонни-Кости, как ты ухитряешься что-нибудь видеть, если свет проходит через тебя? Ты видишь что-нибудь позади себя?

— Вопросы, вопросы — стонуще пожаловалась она.

— Я только хочу стать менее глупым.

— Но я хочу, чтобы ты был глупым — ответила она.

Она вздохнула, затем, положив голову на свой локоть так, что она повернулась лицом ко все еще горевшему костру — древесина густого, колючего дерева горела медленно и с жаром — она сказала:

— Посмотри внимательно в мои глаза. Нет, держи их на фоне огня. Ты видишь в каждом из них радугу? Это свет отражается в видящей части моего мозга, и там формируется очень маленький зрительный образ.

Фафхрд согласился, что он видел две радуги, затем пылко продолжил:

— Не прекращай смотреть на огонь. Я хочу тебе кое-что показать — Он взял в одну руку цилиндр и приблизил конец цилиндра к одному из ее глаз, затем щелкнул пальцами, держа их плотно на другом конце.

— Вот! — сказал он — Ты можешь видеть огонь через концы моих пальцев, правда можешь? Так что я — частично прозрачный, я — частично кристальный, в конце концов.

— Я могу — согласилась с монотонной усталостью. Она посмотрела в сторону от его рук и огня на его лицо и волосатую грудь.

— Но я хочу, чтобы ты был грязным — сказала она.

Она положила на его плечи руки.

— Дорогой, будь самым грязным грязнулей.

Он посмотрел на освещенный-луной череп с жемчужными зубами и черными глазницами, в каждой из которых виднелся слабый, опаловый лунный месяц, и он вспомнил, как мудрая женщина с Севера сказала ему и Мышатнику, что они оба в милости у Смерти. Ну она была права, по крайней мере, на счет того, как признался Фафхрд сейчас, когда руки Кришкры начали притягивать его.

В это мгновение прозвучал тонкий свист, такой высокий, что был почти неслышным, пронзавшим ухо, как игла более тонкая, чем волос. Фафхрд обернулся.

Кришкра быстро подняла голову, и они заметили, что находились под наблюдением не только серой мингольской кобылы, но также и глаз черной летучей мыши, которая висела на высокой серой ветке колючего дерева.

Наполненный предчувствием, Фафхрд указал пальцем на свисавшего черного летуна, который тотчас перепорхнул вниз на предоставленный плоский насест.

Фафхрд поднял со своей ноги маленький черный шарик пергамента, упругий, как будто он был сделан из очень тонкого, упругого железа, поместил порхателя обратно на первичное место, развернул черный пергамент и, поднеся его поближе к огню и свои глаза к нему, прочитал следующее послание белыми буквами:

«Мышатник в ужасной опасности, как и Ланкмар. Посоветуйся с Нингауне Семь Глаз. Жизнь в скорости! Не потеряй маленький свисток!»

Подписью был маленький недорисованный овал, который, как знал Фафхрд, был один из знаков Шееблы Безглазое Лицо.

Положив белую челюсть на сложенные костяшки пальцев, Кришкра наблюдала за северянином своими непостижимо черными глазами, когда он застегнул пряжку своей шпаги.