Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

Ударная волна просто одетых констеблей и ланкмарцев была послана из Радужного дворца через освещенную факелами темноту, чтобы схватить Радомикса, но он не терял времени и затерялся вместе со своими кошками в трущобах, где он и они имели много друзей как среди людей, так и среди кошек.

Пока ночь насилия распространялась со скоростью шага улитки, на улицах остановилось движение, и наступила странная тишина и темнота, с тех пор как опустели и были сверху забаррикадированы все подвалы и все первые этажи. Только улица Богов все еще была заполнена народом там, где крысы все еще не атаковали, где комфорт боролся со страхом. Где-нибудь в другом месте единственными звуками были быстрый, нервный звук марширующих отрядов полицейских и солдат ночной охраны, топот и писк, который становился даже более смелым и многочисленным.

Рифа, вытянувшись, лежала перед большим кухонным очагом, пытаясь игнорировать сидевшую в своем хозяйском кресле Саманду и осматривавшую свои кнуты, розги, весла и другие инструменты наказания, иногда внезапно взмахивая одним из них в воздухе. Очень длинная, тонкая цепь соединяла ошейник на шее Рифы и большое железное кольцо, углубленное в кухонной, покрытой изразцами стене рядом с центром комнаты. Иногда Саманда пристально смотрела на нее, и всякий раз, когда звонок отзванивал полчаса, она приказывала девушке обратить внимание и, возможно, исправить какой-нибудь пустяк, такой, как наполнить большую кружку Саманды вином. Все же пока она не ударяла и, насколько знала Рифа, не посылала сообщение Глипкерио, чтобы известить его о времени наказания его служанки.

Рифа поняла, что наказание умышленно откладывается, и попыталась заставить потеряться свой мозг в снах и фантазиях, но сон — г несколько раз она погружалась в него — вызывал кошмары и заставлял пробуждаться через каждые полчаса, полных ужаса, в то время, как фантазии жестокого господства над Самандой были совершенно не к месту в данной ситуации.

Она попыталась сочинять, но материал, который у нее был, оказался слабым, одетый с серое человек со шпагой, который спросил ее имя в день, когда ее били за то, что она испугалась крыс и уронила свой поднос. В конце концов, он был вежлив и, казалось, смотрел на нее более, чем на оживленный поднос, но, конечно, с тех пор он забыл про нее.

Неожиданно в ее мозгу вспыхнула мысль, что, если она сможет подманить Саманду поближе, она может, если будет достаточно быстрой, задушить ее цепью, но эта мысль только ужаснула ее. В конце концов она прочитала благословения такие, как за то, что у нее не оказалось волос, чтобы ее за них таскали или жгли.

Серый Мышатник проснулся через час после полуночи, чувствуя прилив энергии и готовность к действиям. Его забинтованная рана не беспокоила его, хотя левая рука была все еще немного закостеневшей. После того, как он не смог удачно встретиться с Глипкерио днем, и не знал, как действует противокрысная магия Шееблы в присутствии повелителя, он решил снова поспать, выпив оставшееся вино.

Действуя молча, так как Наттик Быстрые Пальцы не мешал — как он мог слышать, тот устало храпел рядом с ним — он быстро прикончил половину кувшина и затем начал более задумчиво высасывать другую.

Все еще сонный, он капризно отказался идти.

Вместо этого, чем больше он пил, тем более оживленным он становился до тех пор, пока, наконец, пожав плечами и улыбнувшись, он взял Скальпель и Кошачий Коготь, даже не зазвенев, и украдкой сошел вниз по лестнице.

Здесь тускло горевшая рожковая лампа осветила его одежду и снаряжение, все аккуратно лежавшее на чистом рабочем столе Наттика, Его ботинки и ремень были вычищены, протерты и затем с помощью смазки коровьим маслом возвратили прежнюю эластичность. Его шелковая серая туника и плащ выстираны, высушены и аккуратно зашиты, каждый новый шов и заплата соединены и прошиты двойным швом.

Поблагодарив за приют, он быстро оделся, поднял один из двух больших, смазанных маслом одинаковых ключей из тайного места, отперев дверь, открыл ее на хорошо смазанных петлях, выскользнул в ночь и закрыл дверь за собой.

Он стоял в глубокой тени. Лунный свет беспристрастно серебрил изношенные временем стены напротив, их раскраску, плотно закрытые маленькие окна и низкие запертые двери над выдолбленными в камне ступеньками и истертыми булыжниками, окаймленными бронзой деревянными щелями, раскиданными отбросами, хламом. Улица была безмолвной и опустевшей до тех пор, пока она просматривалась, скрываясь за поворотом из виду. «Так — подумал он — отличаясь от этого только тем, что там по улицам должны, думаю, скользить скелеты на узких, цвета слоновой кости ногах, с чем-то вроде «Клац или Клик».

Двигаясь как большая кошка, он вышел из тени. Раздувшаяся, но деформированная луна смотрела вниз на него почти слепяще над коньком крыши Наттика. Затем он пошел по этому посеребренному миру, шагая быстрой, с длинными шагами походкой на своих с губчатой подошвой ботинках, по центру Дешевой Улицы по направлению к изгибающемуся пересечению Улицы Мыслителей и Улицы Богов. Улица, Проституток тянулась параллельно Дешевой Улице, сперва все четыре проходили вдоль извилистой Болотной стены, которая находилась позади Степной Улицы.

Сперва тишина ничем не нарушалась.

Когда Мышатник двигался как кошка, он не вызывал много шума. Затем он начал слышать это — звук очень мелких шажков, почти как первые капли маленького дождя или первое дыхание шторма по верхушкам деревьев. Он сделал паузу и огляделся.

Шаги смолкли. Его глаза обшарили тень и ничего не различили, кроме двух блестящих в хламе предметов, которые могли оказаться каплями воды или рубинами, или еще чем-нибудь.

Он выбежал. Шаги возобновились опять, только сейчас их было больше, как будто шторм нарастал.

Он пошел немного быстрее, и затем все они оказались около него: две бушующие линии маленьких, низких, посеребренных фигурок, вырвавшихся из тени и из-за куч мусора, из дренажных щелей слева, и даже несколько выскользнули из-под дверей.

Подпрыгивая, он побежал гораздо быстрее, чем его шаги. Скальпель был похож на серебряный язык гада, поражая одного за другим в жизненный орган, как будто он был неким фантастическим сборщиком мусора, а крысы — живым, маленьким мусором. Они продолжали стремиться приблизиться к нему спереди, но большинство он обратил в бегство, а остальных насадил на вертел. Вино, которое он выпил, придало ему совершенную уверенность. Его действия стали почти танцем смерти с крысами, фигурировавшими как люди, а он — их седой, серый повелитель, вооруженный рапирой вместо косы.

Тени и посеребренные стены менялись сторонами по мере того, как искривлялась улица. Самая большая крыса миновала Скальпель и прыгнула на его кисть, но он ловко смахнул ее кончиком Кошачьего Когтя, в то время как его шпага проткнула еще двух. Он весело сказал сам себе, что никогда в своей жизни он не был так правдиво и до такой степени Серым Мышатником, уничтожавшим мышей.