Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

Длинный, как жердь, повелитель, который не выглядел высоким когда сидел, так как весь рост его был в ногах, уронил свои руки под стол, чтобы скрыть то нервное состояние, в котором они извивались, похожие на гнездо нервных, белых змей, но, возможно, из-за того, что сейчас у него развился сильный лицевой тик, который заставлял съезжать его венок из нарциссов на глаза на каждый его тринадцатый вздох, он высчитал это и обнаружил это число решительно зловещим.

Кроме того, он быстро и мало позавтракал и — хуже того — не видел того, как были избиты паж или рабыня или даже отшлепаны перед завтраком, так что его длинные нервы, более тонкие, чем нервы других людей, из-за его сверх аристократичности и длинных конечностей, были в самом жалком состоянии. Это было вчера — как он вспомнил — когда послал одну девушку к Саманде для наказания и все еще не получил новостей от его властной хозяйки дворца. Глипкерио хорошо знал о муке отложенного наказания, но в этом случае, казалось, мука превратилась в откладываемое удовольствие для себя.

Звероподобная, толстая женщина должна обладать большим воображением. Он спросил себя, почему только эти наблюдения за истязаниями могли ее успокоить. Он был человеком очень злоупотреблявшим судьбой.

Сейчас какой-то одетый в черную тогу идиот перечислял девять аргументов за вознаграждение всех священников ильтмарского крысо-бога, пришедших в Ланкмар и совершивших соответствующие молитвы.

Глипкерио встал так резко и нетерпеливо, что был выведен из себя чрезмерными комплиментами себе, с которыми каждый говоривший предвосхищал свою речь, и всякий раз, когда говоривший останавливался более чем на момент вздоха или для эффекта, он наобум говорил «да» или «нет», надеясь, что это убыстрит дело, но, по-видимому, все шло к другому. Олегния Мингольское Несчастье еще хотел что-то сказать, а он был самым скучным, длинноречивым и неувлекательным оратором среди всех.

К нему подошел паж и, встав на колени, почтительно протянул свиток грязного пергамента, дважды сложенного и скрепленного печатью с помощью свечной мази.

Он схватил его, взглянув на безошибочно большой и толстый отпечаток большого пальца Саманды на черной, как сажа, печати, развернул свиток и прочитал черные каракули:

«Она будет исхлестана белой от жара проволокой, когда пробьет три. Не опоздай, маленький повелитель, так как я буду тебя ждать».

Мысли Глипкерио на миг сконцентрировались на том, что то ли в половине, то ли без пятнадцати три он слышал последний удар.

Помахав сложенной запиской — или, возможно, это только так дико задрожала его рука — он сказал на одном дыхании, при этом вызывающе смотря:

— Важные новости о моем секретном оружии! Я должен остаться один с моим отправителем.

Не дожидаясь реакции, но с последним тиком таким сильным, что его венок упал ему на нос, повелитель Ланкмара устремился через посеребренную из пурпурного дерева арку вон из комнаты Совета.

Хисвин выскользнул из своего кресла с кратким, со сжатыми губами поклоном Совету и торопливо вышел вслед за ним так быстро, как будто у него под ногой были скорее колеса, чем ноги. Он догнал Глипкерио в коридоре, твердо взяв его под руку на высоте его одетой в черное головы и быстро посмотрев вперед и назад, высматривая подслушивавших, сказал мягко, но все же возбужденно:

— Радуйся, о могущественный ум всего Ланкмара, оставшаяся планета наконец встала на свое место, присоединилась к своему звездному флоту и сегодня ночью я произнесу свои заклинания, которые спасут твой город от крыс!

— Что? А, да. Хорошо — ответил Глипкерио, главным образом, чтобы отвязаться от объятий Хисвина.

Одновременно он откинул назад свой желтый венок так, чтобы он оказался на макушке его головы с белыми волосами.

— Но сейчас я должен… Оставь меня.

— Она будет стоять и ждать наказания — прошипел Хисвин с явным презрением — Я сказал, что сегодня ночью, когда пробьет двенадцать, я произнесу свое заклинание, которое спасет Ланкмар от крыс, а также и ваш трон, который вы потеряете, если мы не прогоним крыс сегодня ночью.

— Но в том-то и дело, что она не подождет — ответил Глипкерио с мучительным волнением — В двенадцать, говоришь? Но этого не может быть. Не в три! — точно?

О, самый мудрый и самый великий хозяин времени и вод космоса!

Хисвин заискивающе проворчал, как будто на цыпочках, затем он впился ногтями в руку Глипкерио и сказал медленно, выделяя каждое слово:

— Я сказал, что этой ночью. Мои дьявольские шпионы уверили меня, что красный план отложен на этот вечер, чтобы убаюкать осторожность народа, чтобы затем в полночь напасть. Чтобы быть уверенным, что они все будут произносить свое смертоносное заклинание с самого высокого минарета города, ты должен будешь за час до этого приказать всем солдатам, как и твоим полицейским, собраться в Южных Бараках. Скажи Капитану-Генералу Олегния, что ты желаешь, чтобы он выступил перед нами с ободряющей речью. Старый дурак не сможет противостоять этому искушению? Вы поняли меня, мой повелитель?

— Да, да! — страстно забормотал Глипкерио..

Он скорчился от хватки Хисвина, еще не согласившись, но думая только о свободе.

— В одиннадцать вечера сегодня всех солдат и полицейских убрать с улиц… оратор — Олегния. А сейчас, пожалуйста, Хисвин, я должен идти…

— Чтобы увидеть, как избивают девушку — спокойно закончил за него Хисвин.

Он вцепился в Глипкерио ногтями.

— Ждите меня ровно в четверть двенадцатого в вашей Голубой аудиенц-зале, откуда я заберусь на Голубой минарет, чтобы произнести свое. Вы САМИ должны быть там вместе с вашими пажами, чтобы сообщить свое известие всем людям. Смотрите, чтобы они были обеспечены жезлами власти. Я пошлю свою дочь и ее служанку, чтобы она успокоила вас, а также несколько моих мингольских слуг, чтобы, если понадобится, они поддержали ваших пажей. Лучше, если для них также будут жезлы власти. Также…

— Да, да, дорогой Хисвин — вклинился Глипкерио со своим отчаянным бормотанием — Я очень благодарен Фрике и Хисвет. Очень хорошо. Я помню все. В четверть двенадцатого. Голубая зала. Пажи, жезлы для минголов. А сейчас я должен идти…

— Также — неумолимо продолжал Хисвин — остерегайтесь Серого Мышонка!

Его ногти действовали, как захлопнувшийся капкан.

— Пошлите своих людей понаблюдать за ним. А сейчас идите к вашим забавам бичевания — весело добавил он.

Он вытащил свои ногти из рук Глипкерио.

Массируя следы, которые проделали ногти, все же с трудом понимая, что он был свободен, Глипкерио пробормотал:

— А, да, Мышатник — плохо, но остальное хорошо! Премного благодарен, Хисвин! А сейчас, я должен, идти…

Повернувшись, он пошел стремительными и неправдоподобными длинными шагами.