Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

— У меня нет палочки — сказал он, вскипая — Я надеялся на бутылочку и как другой любой сексуальный дурак не подумал проверить. Рифа!

Внезапно поняв силу своей позиции, она просто подалась к нему и, лукаво улыбаясь, хотя и нежно, спросила:

— С какой куклой-самкой ты сейчас общался? Нет, ты можешь не отвечать на это, но до того, как я двинусь, ты должен отдать мне шесть волосинок из твоей дорогой головы. У меня есть хорошая причина требовать этого.

Мышатник начал безрассудно спорить с ней, затем получше подумал и срезал Скальпелем маленький кусочек своего кокона и положил его в огромную, перекрещенную морщинами, мерцающую ладонь, где они были прекрасны, как детские волосики, хотя немного длиннее и темнее.

Она проворно встала, подошла к ночному столику и кинула в ночное питье Глипкерио их. Затем, почистив руки над бокалом, она огляделась. Самой подходящей для цели Мышатника вещью была золотая шкатулка с драгоценностями. Она поставила ее перед местом, где была маленькая дверь, узнав у Мышатника, где точно была дверь.

— Это должно немного задержать их — сказал он.

Он жадно заметил на будущее радужные драгоценности большие, как его кулак.

— Но будет лучше, если ты также принесешь…

Упав на колени, она немного печально спросила:

— Ты не собираешься снова становиться большим?

— Не шуми! Да, разумеется, через час или даже меньше, если верить моему колдуну. Сейчас, Рифа, пока я оденусь, принеси…

Резко щелкнул замок, и запор быстро отошел по желобку. Мышатник почувствовал, как он несется через воздух с помощью Рифы на мягкую, пружинистую кровать, и белая полупрозрачная простыня упала на него.

Он услышал, как открылась большая дверь.

В этот миг рука на его голове твердо прижала его вниз, на корточки, и когда он запротестовал, Рифа прошептала, хотя для него это походило на маленькую бурю:

— Не выгибай простынь. Что бы ни случилось, не шуми и скрывайся, во имя твоей дорогой жизни.

Затем раздался голос, похожий на голос боевых труб, заставляя Мышатника радоваться той защите, которую давала ему простыня.

— Гадкая девчонка ползала по всей кровати! О какая гадость! Я чувствую слабость! Вино! Ах! А-а-р-р-х-х!

Послышались бившие по ушам припадки удушья, ругательства, плевки, а затем — опять боевые трубы, немного заглушенные, как будто заткнутые фланелью, хотя даже более яростные.

— Девочка бросила волосы в мое питье! О, избей ее, Саманда, до тех пор, пока она не покроется рубцами по всему телу и не станет похожей на бамбуковую ширму. Хлещи ее до тех пор, пока она не будет лизать мои ноги и целовать каждый башмак в помещении!

Затем другой голос, похожий на звук огромных литавр, оглушая через простыню Мышатника и бомбардируя его уменьшившиеся до толщины золотых листочков барабанные перепонки:

— Иди сюда, девушка, я должна побить тебя плеткой!

Рифа перекарабкалась в изголовье кровати прочь от голоса. Мышатник, согнувшись, сопровождал ее, хотя матрац вздымался, как белопалубный корабль в шторм, а простыня походила на белый платок. Затем он внезапно кончился, как будто с помощью сверхъестественного ветра, а вниз на него смотрело гигантское, красно-черное лицо Саманды, зажженное ликером и яростью, и черное из-за свитых в шар и проколотых булавкой черных волос. И у солнца был черный хвост — поднятая плеть Саманды.

Мышатник бросился к ней через помятую постель, размахивая Скальпелем и все еще неся в другой руке серый узелок со своей одеждой.

Плетка, которая была нацелена на Рифу, изменила направление и свистяще понеслась к нему. Он прыгнул прямо вверх изо всей силы, и плеть прошла прямо под его обнаженными ногами, похожая на черный драконий хвост. К счастью, удержавшись на ногах, когда он приземлился, он опять прыгнул к Саманде и нанес удар Скальпелем в ее закрытую черной шерстью огромную коленную чашечку, спрыгнув на паркетный пол.

Как удар молнии, огромный топор ударил в дерево рядом с ним, заставив задрожать его зубы. Глипкерио, схвативший свой легкий топор с вешалки с оружием, владел им с неправдоподобной скоростью.

Мышатник бросился под кровать, пробежал под ней, что было для него бегом по темному широкому портику с низким потолком, появился на другой стороне, еще быстрее повернулся вокруг ножки кровати, чтобы ударить в лодыжку Глипкерио с обратной стороны.

Но этот парализующий бедро удар не получился, поскольку Глипкерио повернулся. Саманда, немного хромая, подошла к повелителю. Гигантский топор и плеть опять поднялись над ним.

Со скорее счастливо-истерическим криком, который почти порвал перепонки в ушах Мышатника, Рифа бросила свой кристаллообразный флакон с вином. Он пролетел между головами Глипкерио и Саманды, не попав в них, но остановив.

Во время всего этого незамеченный в переполохе и беспорядке золотой ларец с драгоценностями отодвигался толчок за толчком от стены. Дверь за ним открылась достаточно широко, чтобы могла войти крыса, и появился Хисвин, сопровождаемый вооруженными крысами: три пикейщика без масок, в шлемах из коричневого железа.

Совершенно испуганный этим появлением, Глипкерио выбежал из комнаты, сопровождаемый чуть замедлившейся Самандой, чьи тяжелые шаги сотрясали деревянный пол, как землетрясение.

Обезумевший из-за схватки, а также успокоенный тем, что встретил врагов своего собственного размера, Мышатник напал на охранников, используя свою одежду как щит, и страшно крича:

— Иди сюда и ты будешь убит, Хриист!

Но в этот момент он почувствовал, как он с тошнотворной скоростью был прижат к груди Рифы.

— Поставь меня вниз! — закричал он.

Он был все еще в боевом раже. Но все было бесполезно, поскольку пьяная девушка несла его, шатаясь, через дверь и захлопнула ее за собой — еще одна атака на барабанные перепонки Мышатника — прищемив крысиную пику.

Саманда и Глипкерио бросились к дальней широкой голубой занавеси, а Рифа побежала другим путем к кухне и к помещение для слуг. Она несла с собой Мышатника, его серый узелок подпрыгивал вместе с ним, его булавочная шпага была бесполезна, вопреки его визгливым протестам и слезам гнева.

Везде крысы начали штурм Верхнего Ланкмара за полчаса до полуночи, наступая в основном из золотых нор. Было несколько преждевременных вылазок, как на Серебряной Улице, и кое-где несколько задержек в норах, обнаруженных и заделанных людьми в последний момент, но вся атака полностью была мгновенной.

Первыми покинули Нижний Ланкмар дикие отряды четырехногих ходоков, свирепая кавалерия без всадников, дикие крысы из зловонных нор и кроличьих садков под трущобами Ланкмара, грызуны, знающие если не все, то большинство цивилизованных удовольствий и говорившие на большинстве ланкмарских наречий с помощью писка и визга. Некоторые дрались только с помощью зубов и когтей, как самые простые примитивы. Среди них были берсерки и группы специального назначения.