Фриц Лейбер - Шпаги дьявольщины [иллюстрации Сергея Пояркова]

Фафхрд и Мышатник посмотрели друг на друга, затем на Крикшру, Рифу и поняли, что они обо всем договорились.

Северянин сел на мингольскую кобылу, а Мышатник и Рифа на двух оставшихся лошадей вампиров, и они четверо выехали из Радужного Дворца так тихо, как это было возможно при стуке копыт по изразцам.

С тех пор в Ланкмаре появилась новая легенда о Сером Мышатнике и Фафхрде, как о карлике, размером с крысу, и о высоком, с башню, гиганте, которые спасли Ланкмар от крыс ценой ухода в Задний Мир с самой Смертью, поскольку одетое в черное скелет напоминал мужчину, который без сомнения, сильно раздражал Крикшру.

Тем не менее, на следующее утро всадники под блекнувшими звездами направились на бледневший восток парами через Большое Соленое Болото, каждый из них был еще по-своему весел.

Они реквизировали трех ослов и загрузили их ящиками с драгоценностями, которые Мышатник извлек из спальни Глипкерио, а также с пищей и водой на долгое путешествие, хотя куда они направлялись, точно они так и не договорились.

Фафхрд убеждал всех отправиться в его любимую холодную Пустыню с долгой остановкой в пути в Городе Вампиров.

Мышатник равно соглашался на Восточные Земли, лукаво указывая Рифе, что это идеальное место для принятия солнечных ванн нагишом.

Дернув свою фиолетовую одежду, чтобы получше устроиться в седле, Рифа кивнула, соглашаясь.

— Одежда оказывает такой зуд — сказала она — Я едва могу ее носить. Я люблю ездить верхом без седла, чтобы ощущать лошадь своей кожей. А волосы я могу чувствовать, как они у меня вырастают. Ты будешь брить меня каждый день, дорогой.

Он согласился с этим, добавив:

— Тем не менее я не могу согласиться с тобой, дорогая, что она защищает от пыли, одежда придает благородство.

Рифа кисло возразила:

— Я думаю, что в обнаженном теле гораздо больше благородства.

— Фи, девочка — сказала ей Крикшра — Что может сравниться с благородством обнаженных костей?

Взглянув на рыжую бороду и такого же цвета волосатую грудь Фафхрда, она добавила:

— Тем не менее, что-то должно быть сказано и о волосах.

Холодное, зеленовато-голубое мерцание, подобно северному сиянию, медленно затухало вместе с последними аккордами Четвертой самхромии Ходерсона «Иггдраэшл». И опять действие на громадной сцене вращалось вокруг темы пробуждения человеческой цивилизации — вокруг древа жизни, корни которого тянулись и в небо, и в ад, вокруг змей, гложущих эти корни, и вокруг богов, которые любой ценой хотели сохранить жизнь этого дерева.

Торн слегка наклонился вперед: его рука скользнула из-под широкого пальто и схватила пучок травы. Запястье дрожало. Он мучился тяжестью знания того, что эта легенда об Иггдраэшле точно соответствовала гипотезе, которую он и Клоули собирались представить Всемирному Комитету.

Да, дело с корнями обстояло именно так, и если гипотеза соответствует истине, то змеи, что гложут эти корни — не просто змеи.

Торн бросил взгляд на лица зрителей — они казались застывшими масками, и его слегка передернуло.

Между ним и Клоули протиснулась темная, согнутая фигура, и в последних вспышках света на сцене, символизировавших гибель Вселенной, он поймал короткий взгляд старого величественного лица с затемненным высоким колпаком лбом. При виде его он невольно вспомнил своего знакомого, который как-то шутя сказал, что некоторые темные личности средневековья как-то смогли продлить свою жизнь, что они живы и сейчас.

Незнакомец и Клоули о чем-то пошептывались.

Торн почувствовал напряжение. Казалось, он почувствовал давление звезд из бесконечной дали — и он потерял всякое чувство времени.

Его рука, казалось, самостоятельно двинулась вперед, ощупью коснулась мягкой ткани и обхватила маленький предмет размером с яйцо. Крадущимися движениями он вынул предмет и сунул его в карман.

Бурные аплодисменты зрителей постепенно стихали, и Торн растерянно уставился перед собой. Он подсознательно понимал, что только что совершил казалось бы совершенно немотивированную кражу.

Он растерянно огляделся. Высокая фигура старика исчезла в толпе зрителей. Пальцы Торна еще обхватывали предмет, который он только что себе присвоил. Предмет не был ни драгоценным камнем, ни металлом, и уж, конечно, не яйцом, и все-таки, казалось, в нем было всего понемногу.

У него была возможность догнать старика и вернуть ему предмет с краткими и вежливыми объяснениями, но Торн не сделал этого.

Внезапно из сутолоки уходящих зрителей до него донесся знакомый голос.

— Ну, это действительно была вещь! — сардонически заметил Клоули — Может быть, это как-то связано с сегодняшним нашим намерением.

— Кто это только что разговаривал с тобой? — без обиняков спросил Торн.

— А, это психолог, которого я нашел несколько месяцев назад, когда меня мучила бессонница. Ты, наверное, помнишь?

Торн коротко кивнул и нерешительно остановился.

Клоули легонько ткнул его локтем в ребро.

— Пойдем, уже поздно, а у нас еще столько всего на сегодняшний вечер.

И они направились к выходу.

Клоули был маленьким жилистым мужчиной и, судя по внешности, мог принадлежать к семейству Борджиа или Медичи времен темного средневековья. Он казался маленьким рыжим сатаной, посвятившим себя благой цели.

Торн значительно выше и крепче, но и он мог олицетворять фигуру темного средневековья, правда, в данном случае стоял вопрос только о роли Савонаролы или Да Винчи.

В те времена оба могли быть непримиримыми врагами, сегодня же их лояльная дружба не вызывала сомнений.

Каким-то образом чувствовалось, что их взаимное поведение основано не только на простой дружбе. Казалось, они делали какую-то тайну, которая отнимала все их силы и тяжким бременем лежала на их плечах.

Оба они, казалось, немного устали. Под глазами Торна лежали темные тени и было заметно нервное подрагивание в уголках рта Клоули.

Большая часть зрителей уже добралась до своих летательных аппаратов с субтронными двигателями, и те роем поднялись в темное небо. Сила этих двигателей была феноменальной, ее мощь можно было направить на уничтожение всей Земли, но тут она была направлена на благо людей.

Два друга уселись в своем аппарате, и Торн огляделся по сторонам. Он наслаждался красотой этой ночной картины, так как он очень хорошо знал ту скрытую опасность, что угрожала стране. Его взгляд скользил по устремленным вверх ярко освещенным небоскребам, каждый из которых давал приют целому городу. Вдали за ними мерцал Опаловый Крест, а маленькие летательные аппараты казались светлячками в ночи.