Алексей Доронин - В двух шагах от вечности [litres]

Умом он понимал, что с ним поступили разумно, – с их точки зрения. Ведь они до сих пор не могли доверять ему на сто процентов. Такова уж судьба ренегата. Почему-то он вспомнил фильм, который нравился бабушке, – «Свой среди чужих, чужой среди своих». Тот был как раз про гражданскую войну. Надо быть готовым к этому. К тому, что, потеряв один мир, не будешь принят и в другой. А вовсе не к тому, что тебя примут с распростертыми объятиями.

В первый же день, получив двойной набор ID на имя Майкла Спенсера и Ганса Брауна, для использования в разных случаях, Максим прошелся по городу, который номинально все еще оставался в руках прежней власти. Копов на улицах не было видно. Говорили, что они объявили массовую забастовку и готовились «перейти на сторону народа». Злые языки уточняли, что их начальству за это заплатили большую сумму в валюте. Зато на улицах еще встречались блокпосты и патрули парамилитарных формирований в черной форме, которые, как говорили, с «ребелами» не церемонятся.

Когда Максим сюда ехал, он уже знал, что ему совсем не понравятся чопорные районы в колониальном стиле, построенные на костях индейцев, а приглянутся те места, где силен дух доколумбовой Америки и более новой борьбы за независимость. Здесь, на полуострове, этот дух он ощутил сквозь всю туристическую мишуру. И пусть тут пока еще правили компрадоры… он был убежден, что это временно.

На одной из авенид Рихтер собирался вызвать такси, но передумал, увидев, что это не робокар, а машина с человеком-водителем, выправка которого показалась ему слишком строгой, военной. Максим в машину не сел. Никакой паранойи – просто осторожность. Уж очень он был бы беззащитен в узком салоне. Здесь чужая страна, к тому же находящаяся на распутье. И пока он не привык, не адаптировался к местности, надо быть более бдительным, чем обычно. Таксист пожал плечами и уехал.

Вместо этого Макс прокатился на более демократичном «Солнечном трамвае», подобный которому видел в Скандинавии. Ни троллеев, ни рельсов – только солнечная панель на крыше и беспроводные питающие станции на каждой остановке. Подземного метро тут не было, и это хорошо. Максим помнил, какая толкучка и грязь в метро Нью-Йорка и Лондона.

За город он соваться не стал. Контроль за автобусами или такси, перемещающимися между населенным пунктами, должен быть жестче, чем режим внутри их границ. На полуострове Юкатан действующих железных дорог не было, хотя в другой части страны скоростные поезда китайского производства развивали скорость не намного меньше, чем вакуумные из Европы.

В самом Канкуне тоже надо было смотреть в оба. Он и без Софи знал, что ни одного квадратного метра безопасности вокруг нет, ни в городах, ни за их пределами. Что тут не Германия и не Северная Америка, а страна, где давно идет гражданская война. И закон действует не дальше, чем в радиусе пары километров от полицейского участка. Да и закон этот… не тот, что ему привычен. И что полицейские и каратели-paramilitares могут задержать его или убить на месте, приняв за партизана. А боевики наркокартелей или индейцы-сапатисты и просто повстанцы – могут пристрелить, приняв за агента полиции. Не говоря уже об обычных мелких бандах.

В первый же день Макс пошел на рынок, стилизованный под сельский, в самом центре города-курорта. У входа рядом с рамкой металлодетектора (живых патрульных нет, но специально для вандалов и нарушителей написано, что дрон прилетает за 60 секунд) висит табличка: «Опасайтесь карманников». Ну, у него воровать было нечего, и в своей жизни он видел местечки куда опаснее. Поглазел на патриархальный рынок, чистые дорожки, аккуратные палатки с навесами.

Из экзотики тут были клетки с разноцветными цыплятами. Когда-то их красили, но защитники животных давно добились запрета – тогда стали выводить модифицированных, но и их хотели запретить, так как непривычный цвет якобы наносит им психическую травму. Их часто покупали дети, чтобы натурально затискать до смерти. Рядом продавались деревянные скульптуры лебрихе – драконы, вырезанные, как гласила надпись, в деревне Арасола из священного дерева копаль, которых якобы использовали жрецы в своих тайных ритуалах. И хотя в соседнем переулке продавали какое-то высокотехнологичное барахло, почти не уступающее японо-австралийскому, только вдвое дешевле и чуть менее надежное, – в этом месте время будто остановилось. Хотя все это была стилизация. Но хорошая стилизация – изделия из настоящего дерева, а не из пластика, а узоры и идолы очень похожи на те, которые он видел в Ультрапедии. Над базарчиком плыли звуки национальной музыки.

С видом знатока Рихтер осмотрел манго, авокадо и айву у деревенского торговца в фартуке. С другого лотка купил себе тако кон пойо и торта кон сердо, поел знаменитых тамалес. Ему нравилось все острое, и чем сильнее жгло, тем лучше. Тут же продавали пульке – нечто вроде браги из перебродившей голубой агавы. Толстый торговец, шлепая мясистыми губами при каждой фразе и подмигивая глазом, похожим на маслину, нахваливал свой товар, говоря на ломанном английском, что «эти средство очень хороший для потенции». Каждое слово он сопровождал активной жестикуляцией. Никакой Д-реальности тут не использовалось. А еще продавец обещал сделать скидку, если сеньор заплатит наличными, а не через чип.

– Не надо, – ответил Рихтер, усмехаясь. – У меня с этим проблем нет.

И правда, он обращал внимание на девушек. Черт с ней, с его странной связной, нечего на ней зацикливаться. Тут их, доступных – судя по траффику приложений быстрых знакомств – много, несмотря на всю их показную религиозность и постоянные упоминания девы Марии.

В путеводителе говорилось, что сомбреро теперь носят только исполнители этномузыки. Так и оказалось – все были одеты в такие же тряпки стиля casual, как и в Европе, и слушали такой же техно-рэп, только на испанском. Хотя на английском, китайском и хинди – тоже слушали. Латинская Америка после Британии – далеко не чопорной и тоже «вавилонской», но куда более серой, – опьянила его своей мешаниной рас, классов и народностей, похожей на острое южное блюдо.

За время десятилетней изоляционистской политики Китая Мексика стала промышленным сердцем Западного полушария. Даже сейчас, когда Китай открылся, это все еще была мастерская, сборочный цех американской гемисферы, а может, и всего западного мира, деля это звание разве что с Бразилией.

Еще Рихтер знал, что, хотя про латиноамериканцев говорят, будто они лентяи и бездельники, но из статистики следовало, что по количеству рабочих часов в месяц та же Мексика сильно опережает Западную Европу.

«Да просто одну и ту же работу японец или немец сделают за час, а латинос, негритос или пакистанец будут ковыряться три! Да еще жаловаться, что устали, что мало платят и болит спина. Запомни, Макс. Люди не равны! А некоторые расы вообще не люди, а питекантропы. Унтерменши. Погляди на аборигенов Австралии, какие у них черепа и шнобели… и эти необучаемы, застряли в палеолите, хоть убей. Ладно уж, пусть живут, но подальше от меня. Как и прочие обезьяны…», – написал ему сослуживец, прежде чем Макс удалил из друзей и забанил этого расиста из Венгрии. В Корпусе было много всякой дряни, он собирал в своих рядах людей специфического склада. И неприязнь Макса к SJW и прочим профессиональным обиженным не отменяла его ненависти к настоящим фашистам.