Анастасия Андрианова - Чернокнижник [litres]

Хозяйка, болтливая пухлая женщина ростом едва ли выше Алиды, радушно приняла путешественников, умилившись Мурмяузу и «ручным» птицам, и позволила занять сразу две комнаты за небольшую плату. Алида с Тилем не без труда затащили Ричмольда в кресле наверх, и Алида искренне надеялась, что они смогут остаться здесь подольше, а Чернокнижник будет сам спускаться и подниматься по лестнице, уходя и возвращаясь в свой срок.

Впервые поднявшись на второй этаж, Алида осмотрела обе комнаты и решила, что Тилю отдаст ту, что поменьше, а в той, которая побольше, они с Ричмольдом разместятся. Как она ни опасалась Чернокнижника, которым становился её друг по ночам, она не могла оставить его в одной комнате с Тилем. Юноши никак не могли поладить, а Алида к тому же чувствовала личную ответственность за Ричмольда и его задание. Но Тиль всё равно целыми днями ошивался в большой комнате, и Алиде порой доставляло неимоверное удовольствие представлять, как они ссорятся в её отсутствие.

– Эй, унывашка, угощайся. – Тиль бросил в Ричмольда кусочек сушки. Алида издала возмущённый возглас, оскорблённая таким непочтением к съестному.

Ричмольд поморщился и оставил без внимания «угощение» Тиля.

Алида сгребла оставшиеся сушки, пока и их не превратили в метательные снаряды, и закрыла на ключ в резном деревянном сундучке, который она нашла в серванте.

Выходка Тиля вызвала у неё куда большее раздражение, чем она сама от себя ожидала. Алида заметила, что уже несколько дней готова злиться по малейшему поводу. Поначалу она списывала всё на лунные дни – но потом поняла, что раньше таких приступов гнева у неё никогда не случалось.

К тому же у неё начали постоянно зябнуть ноги – и это в середине лета! Она даже подумывала о том, чтобы во время следующей вылазки на рынок присмотреть себе какие-нибудь ботинки из мягкой кожи, желательно тёплые и без жёстких подошв. Но, возможно, летом торговцы предпочитают предлагать плетёные лапти или тонкие сапоги – всё равно, сгодилось бы и это.

Рич и Тиль сварливо переругивались, как два старика, и Алида прислонилась лбом к прохладному дереву шкафа. Она несколько раз глубоко вдохнула и медленно выдохнула, стараясь погасить яростное пламя, горящее в груди. Так нельзя, надо держать себя в руках… Но кулаки сжались сами собой, и Алида, не выдержав, развернулась и крикнула:

– А ну, заткнитесь оба! Ненавижу вас!

Её голос прозвучал так громко и надрывно, что она сама устыдилась. Две пары глаз – карих и синих – недоумённо уставились на неё. Мурмяуз спрятался под стол, размахивая пушистым хвостом, а разбуженные птицы недовольно заворчали.

Ярость внезапно отхлынула, как Большая вода во время отлива, оставив вместо себя леденящую дыру в груди. Алиде стало так страшно и горько, что она прижала ладони к лицу и, не помня себя, бросилась прочь из комнаты.

– Вот ведь ненормальная, – произнёс ей вслед Тиль.

Голова болела жутко. Лисса подняла отяжелевшие веки, и от яркого света её затошнило. Она полежала несколько секунд не шевелясь, пытаясь вспомнить, где она находится и как сюда попала.

Она определённо была не на площади: над головой вместо неба нависал грубый дощатый потолок. В солнечном свете, льющемся через квадратные окна, кружили пылинки. В помещении было так тихо, что Лисса даже начала думать, не случилось ли что-то с её слухом. Но где-то рядом послышались приглушённые шаги, словно кто-то ступал в мягких тапочках, и Лисса облегчённо вздохнула.

Она попробовала пошевелить руками и ногами: каждое движение отдавалось болью в мышцах и костях. Должно быть, её изрядно помяли в той давке. Когда Лисса попыталась подняться, голова закружилась, перед глазами заплясали огненные вспышки, и она покорно опустилась обратно на подушку, пахнущую затхлым пухом.

От скуки Лисса продолжила разглядывать помещение. В комнате было много вещей, даже слишком много, и сосредоточиться на чём-то одном оказалось очень сложно. На грубых полках теснились миски, коробочки, ларцы, вазочки, сплошь покрытые резными изображениями животных и растений. В пыльных вазах стояли букеты высохших цветов, а по краям полок приютились керамические фигурки сов, выкрашенные цветной эмалью. Крупная мебель – шкаф, комод, сервант, тумбы и столики – тоже была полностью покрыта резными картинками, как лесное дерево – мхом. Лисса слабо улыбнулась: ей здесь нравилось. По крайней мере, это место не казалось враждебным.

За дверью послышались звуки шагов: первый звук – твёрдый и несколько грузный, второй – потише, шелестящий по деревянному полу. Лисса насторожилась, но не от страха, а от нетерпения.

Дверь открылась, и в комнату, прихрамывая, вошла старая женщина. Лисса с плохо скрываемым любопытством уставилась на неё. Лицо женщины было похоже на кору векового дуба: обветренное, смуглое, покрытое глубокими морщинами, но глаза женщины, цветом напоминающие сизоватый осенний мох, смотрели ясно и немного жёстко. Она остановилась посреди комнаты и пытливо взглянула на Лиссу.

– Здравствуйте, – произнесла Лисса, немного смутившись от такого явного разглядывания.

Женщина коротко кивнула вместо приветствия и похромала к комоду, уставленному вазочками с пучками сушёных трав. Лисса заметила, что ноги у старухи были распухшие, похожие на столбы, а стопы она замотала грубыми тряпками и перевязала бечёвкой – наверное, обычная обувь ей не подходила.

Женщина выдвинула ящик комода и начала рыться в нём, периодически вызволяя на свет какие-то баночки и приглядываясь к их содержимому.

– А где моя мама? – спросила Лисса.

Старуха дёрнула плечами, будто отгоняла приставучее насекомое, и продолжила молча рыться в ящике. В комнате остро запахло пряными травами.

– От тебя пахнет птицами, – скрипучим голосом бросила женщина, когда Лисса уже решила, что хозяйка немая. – Ворожбой.

– Это… плохо? – растерялась Лисса.

– Это опасно, – проскрипела женщина и, чиркнув спичкой, зажгла оплывшую свечу и поднесла к ней пучок каких-то сизых засохших цветов. В комнате запахло так, как пахло в жилищах лекарш-травниц.

Лисса осторожно села на кровати, поджав под себя ноги. Рёбра отозвались на движение ноющей болью.

Женщина обошла с тлеющим букетом комнату из угла в угол, пробормотала несколько неразборчивых слов, потом прохромала к окну и распахнула верхнюю створку. Травянистый лекарственный запах сразу пропал, устремившись на волю.

– Где моя мама? – повторила Лисса жалобно. – Она высокая, худая, с цветастым платком на голове…

– Знаю, знаю, – бросила старуха таким тоном, будто хотела, чтобы от неё скорее отвязались. – Видела. Похожа ты на неё. Очень. – Она снова зашаркала по комнате, ощупывая узловатыми морщинистыми руками свою резную мебель, будто хотела отыскать что-то, невидимое глазу. – Похожа, только мамаша поумнее будет. Не полезла в толпу, когда завыли кракелы.