Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

Он-то не говорил, а я всё же порой волновался за отряд, что бы там ни думал про меня Йохан. Нечасто, нет, но порой бывало. Если бы я в храме выслушивал исповеди от незнакомцев, тогда он был бы прав. Тогда мне было бы на всё наплевать. С чего бы мне волноваться о людях, которых я не знаю? Но это мой отряд, а некоторые из его членов мне друзья, вот, скажем, Анна. Кого-то, например Котелка, знал я почти всю жизнь, и если мы и не были друзьями, то, на худой конец, значили что-то друг для друга. Как по мне, если даже не выходило дружбы, то это были крайне доверительные отношения.

Снял я свою капелланскую сутану, повесил на гвоздь, и только теперь пришло мне в голову – Лука Жирный не явился исповедаться. Тут, понятно, ему было решать, а я никогда не настаивал на обязательной исповеди, ни в Божий день, ни в какой другой, но Лука-то раньше частенько опускался предо мной на колени во имя Госпожи нашей. Значит, видимо, не сегодня.

Я отбросил эту мысль и направился в общую комнату, где Поль-портной как раз заканчивал снимать мерки, а его подмастерья записывали, кому чего пошить. Харчевня к этому времени уже открылась, впервые открылась для посетителей с тех пор, как я выставил за дверь Дондаса Альмана с его парнями да изрубил на куски его «влиятельных друзей». Торговля шла медленно, как и следовало ожидать после всего, что случилось, но с окрестных улиц набралось-таки пару-тройку человек. Карманы, понятно, у всех были почти пустыми, и я велел Хари продавать пиво по сниженной цене, просто чтобы хоть кто-нибудь его да купил. Пока что, ясное дело, я распродавал запасы Альмана, и какое-то время можно было не обнаруживать убыток, но так, само собой, не могло длиться вечно. Особенно если учесть, как часто мои же ребята прикладывались к бочонкам.

Чёрный Билли, как и полагалось, стоял у дверей, а в дальнем углу за столиком я приметил Мику – он сидел именно так, чтобы можно было окинуть бдительным взглядом всё помещение. Эйльса же была просто загляденье – в своём чистеньком белом фартуке она улыбалась за стойкой, заигрывала с посетителями и сметала медяки в денежный ящик, подавая кружки с пивом или – время от времени – стакан браги. К тем, кто заказывал брагу, я приглядывался попристальнее. У этих водились деньжата, что заставляло обратить на них внимание на наших-то улицах.

Выполз из кухни, опираясь на палку, Хари – улыбнулся честному народу, пожал руки незнакомым и представился.

Он выглядел так, как и подобает хозяину харчевни, и вскорости разошлись слухи, кто он такой и на кого работает. Когда я вошёл и Эйльса принесла мне бражки, за которую я не заплатил, все уже поняли, кто я такой. Может, сегодня и Божий день, но все, кто собирался сходить в храм и исповедаться, это уже сделали, и своё капелланское одеяние я пока что отложил. Время отца Томаса закончилось, теперь снова пришло время Томаса Блага.

Я встал, поднял стакан и прокашлялся.

– Всем заткнуться! – рявкнул Йохан.

В харчевне воцарилась тишина, и я взял слово:

– Добро пожаловать в «Руки кожевника». Большинство из вас меня знает, а для тех, кто не знает, зовут меня – Томас Благ, я хозяин этого заведения, как и многих других. Был я на войне, но теперь вернулся, и «Кожевник» снова принадлежит тому, кому следует.

– А поборы тоже будут как до войны? – чересчур многозначительно поинтересовался кто-то.

– Поборы временно прекращаются, – сказал я. – Знаю, времена сейчас тяжёлые. В войну всем нелегко пришлось: и тем, кто дрался, и тем, кто сидел в тылу. Забудьте, сколько вы платили Альману, а сколько платили мне до войны, обсудим потом. Пока же никаких поборов у меня на улицах, а если кто-нибудь явится и потребует денег, идите и расскажите об этом мне или моему брату, а мы уж их выдворим.

Мои слова встретили одобрительным шумом, хотя и несколько вялым. Сомнительно, что у собравшихся здесь есть хоть какие-то средства для уплаты поборов, исключая любителей браги. За каждым из них я наблюдал со всей пристальностью, подмечая лица, и, надеюсь, Лука Жирный занимался тем же. Некоторых я знал в лицо, и если дела у них и вправду шли лучше, чем у других, то хотелось бы понять, как так вышло и почему. Вспомнился мне рассказ губернатора Хауэра об этом таинственном Мяснике и его сканийцах, которые якобы подмяли под себя город, пока мы были на войне, да о том, что у них вдоволь имеется золота. Вспомнились и те трое с постоялого двора в Свечном закоулке, и как они перепугались за свои семьи. Эти люди со стаканчиками браги, как по мне, затеяли опасную игру.

Эйльса стояла за стойкой, протягивала пиво, улыбалась и заигрывала, но я поставил бы золотую крону против ломаного медяка: она тоже подмечает, у кого есть деньги на брагу. О, она совсем не дура. Нет, Эйльсу на мякине не проведёшь, это ясно, и какие бы фокусы она не проделывала с помощью румян, пудры и кружева, я уверен, что в Слуги королевы берут только тех, кто искушён также и в ведении дел. Я посмотрел ей в глаза, она кивнула в ответ, и мы, очевидно, поняли друг друга. Она умеет находить подход к людям, это тоже было очевидно. Наверху, у себя в комнате, говорила она со мной как дворянка из Даннсбурга, с утончённым столичным выговором, и всё время глядела как бы свысока. Здесь же, внизу, за стойкой, была она каждому подружкой, простецкой, очаровательной и забавной – то подмигнёт, то улыбнётся, то шуточку отпустит. О да, тут она была хороша, это очевидно. Шпион должен смешиваться с толпой и сливаться с обстановкой до тех пор, пока не сможет сойти за кого угодно, а кто заподозрит хоть в чём-нибудь трактирщицу-вертихвостку? Трактирщицы-вертихвостки идут по две за медный грош в базарный день, и кто будет вспоминать, в какой именно харчевне видел её лицо?

Я сел и где-то час или около того наблюдал за происходящим, затем сказал Эйльсе пойти передохнуть на кухню; за стойку заступил Лука Жирный, я же прошёл за ней. Нас оставили для разговора наедине, вот ещё одно преимущество от общего мнения, будто она моя любовница.

– Те, у которых есть деньги на брагу – шпионы, это более чем вероятно, – начала она, как только мы остались одни, – или, по крайней мере, кто-то им платит. Кого-нибудь узнаёшь?

– Некоторые лица мне знакомы, но не так, чтобы назвать их по именам, – ответил я. – Думал, ты это заметила.

– Я всё замечаю, Томас, это моя работа, – сказала она. – Ты ведь понимаешь, что у человека по прозвищу Котелок боевой шок?

– Знаю. Он сейчас как раз решает, хочет ли остаться.

– Лучше тебе от него избавиться, – говорит она. – Он непредсказуем.

Это я понимаю. Йохан тоже непредсказуем, но он-то всю жизнь таким и был.

– Это мой человек, моим человеком он и останется, если не передумает, – отрезал я. – По тому, что касается твоей непосредственной задачи, какой бы она ни была, я тебя, так и быть, послушаюсь, но не учи меня, как управлять отрядом.