Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

Я сдвинул брови и задумался, что же такого Билли Байстрюк сказал или сделал сэру Эланду, пока Анна и мужики развратничали? Что бы там ни было, сдаётся мне, сэр Эланд решил, что это – моих рук дело. Сдаётся мне, Билли каким-то образом удалось пробудить в нём совесть, и это хорошо. Надолго ли – там видно будет.

Я неторопливо кивнул и взглянул ему в глаза:

– Ценю твои слова, сэр Эланд, и надеюсь, что такая возможность в скором времени представится.

Он вздохнул и встал:

– При случае докажу.

Лжерыцарь развернулся и вышел из харчевни. Я же после этого стал бродить взад-вперёд между столами, пожимая руки и слушая, о чём судачит народ; Хари в это время за другим столом резался в кости с парой местных. В общем и целом, ничего нового я не узнал, но людям нравится, когда их слушают. Я узнал, что работы, мол, нынче мало, кое-кто из их соседей голодает. Они бы и рады помочь, как не помочь-то, но им бы свою семью прокормить – о да, я вас прекрасно понимаю. На улицах уже не так безопасно, как было до войны, когда Благочестивые заправляли всем как следует. Это я тоже услышал и понял, что так пытались ко мне подмазаться. По-прежнему есть случаи болезни. Сами-то они здоровы, боги миловали, так что из харчевни их выкидывать незачем, но слышали что-то про других, так вот те хворают. Из ихних знакомых никто, конечно, не болен, но что-то такое болтают.

Ближе к ночи, когда торговля в харчевне почти замерла, а я сидел за угловым столиком вместе с Микой, подошла Эйльса и заговорила со мной.

– Доброй ночи, – поприветствовал я. Она кивнула, по-прежнему сохраняя личину трактирщицы для тех, кто оставался в общей комнате.

– На улицах снова хворь, я слыхала, – сказала она. – Чума почти кончилась за последние две недели, но, говорят, скоро может и воротиться. В Холстинном ряду какой-то парень слёг с волдырями, все перепугались. Боятся заразы, понимаете ли, господин Благ.

Я нахмурился:

– От чумы волдырей не бывает. Парень-то, наверно, просто гнилой водой помылся.

– Или сифилис подцепил от какой-нибудь уличной потаскухи, – вставил Мика и тут же, смутившись, об этом пожалел: – Ой, Эйльса, прошу прощения.

– Надеюсь, это правда, что вы говорите, сударь, – сказала она и взглядом сообщила, что об этом ей прекрасно известно. Чума в Эллинбурге уже сошла на нет, и за это хвала Госпоже нашей, но народ, само собой, начинал беспокоиться при первых признаках какого угодно недуга. Это было беспокойство того же рода, что появлялось у них при первых признаках магии, а это навело меня на мысль.

– Не видала ли ты сегодня вечером Билли Байстрюка? – спросил я.

– Он во дворе с ребятами. Лука им рассказал – отдают, мол, его в учение к великому чародею, и теперь они не могут на него насмотреться. Никогда не видела, чтобы столько мужчин так кем-то восхищались, если это не лошадь и не женщина.

Понял я, что Лука в этом хорош как никто другой, в самом деле хорош. В том, чтобы заставлять людей видеть то, что хотелось бы им показать, причём им даже и в голову не придёт, что можно смотреть на вещи как-то иначе. В армии бытовало для этого качества особое словечко, но какое, сейчас не припомню.

Это как раз то самое качество, и, кажись, у Луки имеется нужная сноровка.

– Ловко сработано, – шепнула она мне своим собственным голосом.

И правда, сработано было ловко. Я сделал очень правильный выбор, доверив эту задачу Луке. Подходящий человек для подходящего дела, как всегда.

Она намекнула, что ей обо всём известно, и удалилась обратно за стойку.

Только поздно ночью, когда я ворочался в постели, пытаясь уснуть, пронзила меня мысль: я ведь ничего не говорил Эйльсе про чародейские способности Билли! Ни единого слова.

Всё утро раздумывал я над тем, что услышал ночью. Многое, ясное дело, было сказано из желания мне угодить, но не всё. На улицах по ночам было и в самом деле небезопасно, так что делать было нечего, кроме как ходить и следить, чтобы все были сыты. Это чистая правда и с этим надо что-то делать. Обеспечить каждого работой не в моей власти, по крайней мере, сейчас, но всё остальное вполне по силам. Сдаётся мне, на улицах Благочестивых опасно оттого, что на них орудуют и иные шайки. Это положение я могу изменить. Потом можно будет позаботиться о другом – кормить народ и брать его на работу, на это мне понадобится золото. Золото найдётся у Эйльсы, или хотя бы доступ к золоту, ну и, конечно, нетронутым оставался пока заложенный кирпичами тайник в задней стене маленькой кладовой – с последнего раза, когда я сотрудничал со Слугами королевы. Понятное дело, задача передо мной стоит не из лёгких. В больших количествах тратить это золото я не мог ни тогда, ни сейчас – сразу возникло бы слишком много каверзных вопросов, откуда взялось столько денег. Нужно было вернуть хотя бы часть своих заведений, прогнать через них золотишко, чтобы выглядело, будто заработано оно торговлей и честным грабежом, а не получено от королевы – грязные деньги, к которым мне и прикасаться было зазорно.

Тогда дела могут обстоять и по-другому. В конце концов, на «Руках кожевника» мало что можно отмыть, особенно при столь вялом обороте. Подумал, чем я когда-то владел: всё было так или иначе связано с «Кожевником», подумал и о том, что нужно собрать все силы на одном плацдарме, чтобы сохранять обороноспособность. Хотелось бы вернуть «Золотые цепи», но об этом нечего и думать. «Цепи» были игорным домом, очень закрытым, куда допускались лишь богатейшие жители города. Это заведение приносило немалый доход, но я знал: оно строго охраняется, и сил отбить его у меня пока маловато. Кроме того, находится оно почти в Торговом ряду, слишком далеко от других моих предприятий. Поэтому решил я поступить проще.

Был у меня ещё один постоялый двор – в Скотобойном закоулке. Это был не слегка замаскированный бордель, а настоящий, совершенно честный постоялый двор, на котором останавливались в основном проезжие забойщики с подручными и живодёрами. Не «Цепи», конечно, но место достаточно хлебное. Если начать с него, здание в Свечном закоулке можно будет использовать как опорный пункт: если потребуется, оттуда до «Кожевника» с лёгкостью удастся наладить пути снабжения. Видать, кое-чему я в армии научился, пусть тогда и не придавал этому большой ценности. Когда я рассказал Йохану о своей задумке, тот возликовал; Анна по-прежнему выглядела встревоженной, но всё же согласилась. В кладовой мы втроём проводили военный совет, а Лука стоял в дверях и подслушивал разговор. Это хорошо. В конце концов, ему надо быть в курсе наших планов, чтобы растолковать ребятам, чем они хороши, да как они позволят каждому заработать, не рискуя собственной шкурой. Он, Лука, знал своё дело, а если я не совсем доступно объяснил Йохану и Анне, в чём заключается задача, то, думаю, они и сами к тому времени допёрли.