Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

– Там у двери кто-то, – прошептал я ему на ухо.

Йохан молча кивнул. Обернулся, подозвал из нашей шоблы человека – кого-то из своего старого отряда; как я краем уха слышал, звали его Тесаком. Это был детина тощий и жилистый, темноволосый и бородатый, и почти всегда молчал. Он проскользнул между товарищами и встал впереди вместе со мной и с братом. Йохан указал на тень под фонарём и непонятно шевельнул рукой – какой-то тайный жестовый язык, понятный только у них в отряде. Тесак кивнул. Под плащом у него был спрятан короткий меч, но им он пренебрёг и вынул из-за пояса два ножа. Как по мне, держал он их наоборот – так что остриё оказывалось под большим пальцем, а плоская часть лезвия – напротив внутренней стороны запястья. При опущенных руках ножей не было видно. Я пронаблюдал, как он отделился от нас и взошёл по ступеням. При этом пошатывался, как пьяный, хотя был совершенно трезв.

– Ступеньки, мать их, – выругался он достаточно громко, чтобы его услышали. – Чёрт бы побрал эти… долбаные ступеньки!

Тень под фонарём дрогнула и приобрела человеческие очертания:

– Кто там ещё?

– Ась? Я, сука, заблудился, дружище. Как отсюдова пройти до Торгового, мать его, ряда? У меня там… баба у меня там… ждёт, а я не могу… не разберу, сука, куда идти.

Человек в дверях хохотнул и указал дорогу вдоль по проезду, повернувшись к Тесаку боком. Тесак метнулся к нему, у шеи блеснула ножевая сталь. Хлынула кровь, чёрная в тусклом свете, и Тесак беззвучно опустил бездыханное тело на брусчатку.

– Спасибо, дружище, ты… дружище, короче, – сказал он и, шатаясь, сделал ещё несколько шагов – а то вдруг кто-нибудь слышит. Затем присел у самой границы освещённого пятна и поманил нас к себе. С Тесаком этим я знаком не был, но, кажется, кой-какие способности у него имелись, притом что ни с кем в отряде он по-настоящему не сблизился. Мы поспешили к нему.

У входной двери поставили человека – значит, ждали неприятностей; но, после того что мы натворили в Свечном закоулке, это было неудивительно. Я обыскал окровавленный труп, нащупал ключ и улыбнулся.

– Пойду первым, – шепнул Йохан. – Я всегда вхожу первым.

Я кивнул. Вспомнился мне Дюк из моего старого отряда, которого я прикончил собственными руками ещё до того, как мы дошли до Эллинбурга. Он тоже всегда шёл первым, во главе своего подразделения и с булавой в руке – круша и громя, прорубался вперёд. Грубая сила и тяжёлая палица – так и расчищал себе Дюк-Пиздюк весь жизненный путь, и не думаю, что братец мой Йохан в этом от него отличается. На данный момент это только к лучшему. Провернём всё в точности как в прошлый раз. Как по мне, что один раз сработало, то и во второй не подведёт. Поэтому я передал Йохану ключ и отступал в сторону, когда дверь открылась.

– Какого хрена… – начал кто-то, затем взлетел и опустился топор Йохана. Мой брат вломился в дом, а за ним сэр Эланд и все прочие.

Мы с Анной задержались на улице, когда все уже вошли, оттащили труп подальше в тень и через минуту тоже вошли. В главном зале уже валялось пятеро убитых, а сверху и из-за стены доносились звуки схватки. И схватка, судя по ним, была горяча. Привалившись спиной к стене и схватившись за распоротое брюхо, сидел Ник Нож – бледный как полотно.

– Насколько всё плохо? – спросила Анна. Он хрипло вдохнул, а на выдохе струйка крови стекла у него изо рта по подбородку.

– Хреново, сержант, – ответил он, и было видно – так оно и есть. Рукав кольчуги был весь в крови – там удар меча продырявил ему руку и глубоко пропорол потроха. После таких ран не выживают, если не вмешается врач, да даже если и вмешается, всё равно обычно это конец. Ник поднял голову.

– Желаю исповедаться, отец, – прошептал он.

Я кивнул, обернулся к Анне:

– Побуду с ним. Иди-ка остальным помогай.

Она обнажила кинжалы и отправилась на звуки борьбы в глубь постоялого двора – её обезображенное шрамом лицо горело непоколебимой решимостью. Плохо же придётся тому, кто встретится ей на пути!

Я присел возле Ника:

– Говори, во имя Госпожи нашей.

– Я умираю – я это понимаю. Умираю и страшусь, отец. В жизни я много нагрешил и не во всём исповедался… Не знаю, хватит ли у меня времени и сил сейчас во всём признаться, вот и боюсь.

– Пришло и тебе время переплыть реку, и Госпожа наша тебя прощает, – сказал я. – Во имя Госпожи нашей.

– Во имя Госпожи нашей, – повторил он.

Я простёр руку, чтобы возложить ему на чело, но Ник уже умер. Тогда я встал, вынул Пощаду и Укоризну и направился вверх по лестнице.

На лестничной площадке я наткнулся на человека. Был он мне не знаком, так что когда я добрался до последней ступеньки, то вогнал ему Укоризну прямо в пах. Незнакомец скрючился, завопил и рухнул, и я раскроил ему горло Пощадой.

– Эй, Благочестивые, отзовись! – воскликнул я. Из-за стены передо мной донёсся крик, затем ругань, потом как будто обрушилось что-то. Пинком я распахнул дверь и вижу – на Луку Жирного наседает какой-то мужик с палицей. Лука, как мог, уклонялся и уворачивался, не опуская клинка, но трудно устоять против палицы, если ты без щита. Человек снова взмахнул своим оружием, Лука увернулся, палица треснулась об дверь, через которую я только что вошёл, и разнесла её в щепки. Взмахом Укоризны я отсёк ему кисть руки по самое запястье. Палица с грохотом свалилась на пол – отрубленная кисть так и вцепилась в рукоять, Лука сделал выпад мечом, и всё было кончено.

– Чёрт, но их-то тут до хрена! – пропыхтел Лука, раскрасневшийся и потный, не привыкший к подобной нагрузке. – Эти не то, что предыдущие мудели, это уже грёбаные солдаты.

Я тоже об этом подумал – никто из гражданских не вооружался палицей, да и едва ли умел с ней правильно обращаться.

Этот Мясник (или кто он там), по всей видимости, начал вербовать себе новобранцев из ветеранов, которыми понемногу наполнялся город. Это было плохо, но навело меня на дельную мысль.

– А где Йохан?

– Занял верхний этаж вместе с сэром Эландом, – сказал Лука. Я на это и рассчитывал:

– Подожди пока здесь. Как придёт время, сообразишь, что нужно делать.

Я бросился вниз, в подсобку. Там Анна Кровавая извлекала кинжал из глазницы покойника. Руки у неё были в крови по локоть, а пол комнаты устилали трупы. Анна всегда предпочитала ближний бой. Именно так она и заработала своё прозвище.

– Объявляй молот. Помнишь, как мы в Мессии заняли восточную галерею? – спросил я.

Анна кивнула и удачным рывком наконец выдернула кинжал. Мы торжественно вступили в главный зал, она запрокинула голову и глубоко вдохнула.

– Отряд, слушай мою команду! – разнёсся по зданию крик её лужёной сержантской глотки. – Молот!

Анна не владела тактикой, но волею Госпожи нашей была наделена зычным голосом, а на поле боя один горластый командир иной раз стоит дороже двух мудрых. Что толку в мудрых приказах, если их никому не слыхать? Тут же из других комнат на первом этаже к нам поспешили трое с окровавленными клинками. Сверху раздался ответный рёв – боевой клич Йохана. Я услышал, как по деревянным доскам пола грохочут сапоги – к нам спускались. Их осталось шестеро, и они драпали по узким коридорам от бешеного натиска Йохана и сэра Эланда, и когда они проходили через дверь, которую занимал Лука Жирный, он одним прыжком присоединился к преследованию. Это и был молот. Враг думал окопаться в главном зале, где у него будет где развернуться и воспользоваться численным перевесом, но там их ждали наши клинки. Мы были наковальней – и враг оказался зажат между нами и молотом.