Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

– А другие как это воспримут? – спросила Анна. – У нас тут всё строится на доверии и товариществе. Терять товарищей тяжело, вот хоть того же Ника в отряде очень любили. И вдруг появятся новые лица… Не знаю, Томас.

Я покачал головой:

– Необязательно принимать их в ряды Благочестивых. По крайней мере, сразу. Может, со временем, но с этим уже как выйдет. Привратников, посыльных и дозорных – их-то можно нанять.

– Думаю, можно, – сказала Анна, по всей видимости, о чём-то размышляя. – Будет как в Мессии. Там ведь принимали мы новичков, чтобы заткнуть дыры в строю.

Она помрачнела – похоже, вспомнила: там, в Мессии, приняли мы в отряд и Билли Байстрюка. Опять поморщилась, потирая ногу под столом.

– Глубокая рана-то? – спросил я.

Она пожала плечами:

– Палицей бедро задели. Неглубоко, только до мяса. Переломов нет, скоро заживёт.

– У тебя будет превосходный чёрный синяк, завтра Роузи покажешь.

Я улыбнулся, но, поймав на себе злобный взгляд Анны, пожалел, что не придержал язык.

– Я не… – начала она, но осеклась.

– Госпожа наша простила тебе твой грех, – напомнил я, не повышая голоса. Это был личный вопрос, дело, касающееся только капеллана и одного из его прихожан, не предназначенное для посторонних ушей. – Ты не переплыла реку ни под Абингоном, ни сегодня ночью, но что будет завтра – обещать не могу. Живи, Анна Кровавая, живи, пока можешь.

Она опустила голову и глубоко, прерывисто вдохнула.

– Есть, – не сразу сказала Анна и снова поднялась. – Видимо, буду жить.

Залпом она осушила брагу и отправилась на кухню – наконец-таки смыть с ладоней запёкшуюся кровь.

Несколько дней всё было тихо. Не только Анну ранили в Скотобойном закоулке, и каждому требовалось время, чтобы отлежаться и выздороветь. По Нику Ножу, конечно, горевали, но он уже не первый друг, которого мы теряли, и уж точно не последний. Снова приходил Поль-портной со своим подмастерьем, но на этот раз ещё и с подводой – все разобрали себе по новому нарядному платью. Кроме того, ребята приучились наведываться к Эрнсту-цирюльнику в Торговый ряд, и таким образом весь отряд стал наконец похож на настоящих Благочестивых.

В придачу к «Рукам кожевника» отбили мы оба постоялых двора, и всё это хозяйство начинало приносить доход. В харчевне пополнились запасы еды, пива и браги, да и Билл Бабник сдерживал своё обещание. Когда опять настал Божий день и он явился ко мне с отчётами, я не смог не признать – он всё сделал, как мы условились. Взял, правда, не пять, а шесть марок, но снял с них хороший навар. Что ж, четверть этого навара по праву отошла ему.

С утра я принимал исповеди, а после обеда сделал Билла совладельцем постоялого двора в Свечном закоулке. Анна к исповеди не явилась, но я знал: с битвы в Скотобойном закоулке она захаживает к Биллу в заведение каждую ночь – и это идёт ей на пользу.

Мне нравилось, что она довольна.

Всё было путём, кроме одного. Я сказал Старому Курту, что приведу к нему Билли Байстрюка, да так и не привёл. Билли был на вид вполне доволен жизнью, к тому же они с Хари даже, можно сказать, сдружились. Зародилась ли их дружба в ночь, когда Билли парил над умирающим Хари и совершал то, что он там над ним совершил, или же коренилась в лакомствах, которыми Хари подкармливал парнишку на кухне, мне неизвестно, но осмелюсь предположить, что это и не важно. Видеть их вместе было приятно, мне не хотелось разрушать их содружество, но, понятно, сделать это всё-таки придётся.

Наутро после Божьего дня мы с Анной взяли Билли и отправились с ним по двору конюшни, переулками, к тропинке, что ведёт вдоль реки. Анна после удара в Скотобойном закоулке до сих пор хромала, и я было намекнул в том смысле, что ей идти не обязательно, однако, с её точки зрения, тут я был не прав. Поэтому двигались мы медленно, но всё же кое-как дотащились до Колёс вместе с Билли Байстрюком. Наверно, сошли бы мы за счастливое семейство, если бы у Анны под плащом было надето платье, а не мужские штаны, рубаха и куртка, как она настаивала. Посмотрел я на Билли и подумал – а ведь, поди, неплохо бы заиметь семью. Конечно, не с Анной Кровавой; я знал, что этому не бывать, да и, сказать по правде, я бы и сам не захотел. Мы с ней друзья, да и всё. Затем думы мои переместились к Эйльсе, и я почувствовал, что вот тут, наверно, уже другое дело. Мысль была, что и говорить, совершенно дурацкая. Работать на корону мне и так тошно и без того, чтобы думать о Слуге королевы в таком разрезе. Об этом, ясное дело, не может идти и речи, однако я всё думал о ней.

Наконец внимание удалось переключить на переулок, ведущий до двери Старого Курта. Я заметил – к двери приколочена новая крыса, на вид пойманная всего несколько часов назад.

– Дома, – кивком указал я на крысу.

– Ага, – ответила Анна.

Я постучал и произнёс условленную фразу:

– Уму-разуму ищу, златом-серебром плачу!

Старый Курт открыл и, увидев нас, заулыбался.

– Томас Благ и прекрасная дама, – сказал он, – ага, и этот славный отрок тоже здесь!

Билли Байстрюк воззрился на Старого Курта с непроницаемым лицом. Немного погодя обернулся и поднял взгляд на меня:

– Остаюсь, – объявил он. Я моргнул. Точно таким же образом он решил, что Эйльса останется работать в «Руках кожевника». Тогда он был прав, но здесь ведь совсем другое дело. Я не собирался подводить к этому вопросу настолько скоро, или хотя бы не вот так, без предисловия.

– Я пообещал, что посмотрю на вашего мальца, – проворчал старик. – Только и всего, Томас.

– Обучить парнишку надо, – упорствовал я, – ну а он готов начать, вот и всё. Ты ведь знаешь, что бывает с подростками, если уж им в голову что втемяшится. Можно нам войти?

Курт кивнул и провёл нас в пыльную гостиную, где над нетопленым камином висел меч некоего короля. По крайней мере, так утверждал сам Курт. Билли уселся на низенькую табуретку перед холодной решёткой и задрал коленки к подбородку. Он был словно у себя дома.

– Хм-м-м, – протянул Курт, поглядывая на парнишку.

– Мы установили, что он не колдун, – сказал я, хотя, как по мне, ничего такого мы не узнали, – но что-то в нём всё-таки есть. Отмеченный богиней – это да, но Госпожа наша людей не исцеляет. По всей видимости, их исцеляет сам Билли, и это, верно, значит – в нём есть задатки к чародейным искусствам.

– Может, и есть, – не стал спорить Курт. Он сел и посмотрел на Анну. – А что скажет прекрасная дама?

– Скажет, что она тебя зарежет, если ещё раз так её назовёшь, – прорычала Анна. – Меня зовут Анна Кровавая.

Курт фыркнул, но послушался.

– Ну что ж, – сказал он. – Так и что же ты скажешь, Анна Кровавая?

Она перевела дух и тряхнула головой. Это всё ей не по нутру, чуял я, но Анна знала, что нужно делать.