Тэд Уильямс - Империя травы. Том 2 [litres]

– Он снова готовится метнуть копье, – сказал кто-то еще. – Опустите головы!

Порто посмотрел между двумя огромными бревнами бастиона, увидел, как великану тритингу дали другое копье, и он подбежал к кромке воды. За ним последовала еще дюжина обитателей лугов, которые размахивали факелами и одобрительно кричали. Огромный тритинг сделал последний шаг, но в последний момент споткнулся, копье пролетело небольшое расстояние и упало в бурлящую реку. А великан неуклюже шагнул вперед и рухнул на колени. Вокруг собрались его соплеменники, и Порто увидел длинную оперенную стрелу, торчавшую из его живота.

Сержант также увидел стрелу.

– Клянусь проклятым Деревом Эйдона, Ренвард, что ты сделал?

– Это не я! – ответил солдат. – Смотрите, вот моя стрела. – И он помахал луком и оставшейся у него в руках стрелой, словно это могло что-то изменить.

– Святой Усирис, кто-то же это сделал! – вскричал сержант. – Теперь мы все в дерьме, уж можете не сомневаться!

Раненый метатель копья упал на землю, и соплеменники обступили его со всех сторон. Один из них издал пронзительный вопль ярости, в нем не было ничего человеческого, и вошел в реку с копьем в одной руке и топором в другой, продолжая что-то гневно кричать. Остальные тритинги последовали за ним. Не прошло и дюжины ударов сердца, как они уже бежали по берегу к баррикадам эркинландеров, крича, как души умерших, испытывающие чудовищные муки в аду, – примерно так только что представлял Порто.

– Кто-нибудь, трубите в рог, во имя Небес! – крикнул сержант. – Поднимайте тревогу! На нас напали!

Порто услышал, как спотыкающийся зов горна пронзил вечерние сумерки, и ему тут же ответили другие горны удивленных эркинландеров.

– Они идут! Обитатели лугов атакуют! Все к бастионам! К оружию!

Тучи дыма от факелов и аромат благовоний наполняли собор Святого Граниса, а сумрак, словно туча, клубился над головами скорбящих, затемняя витражные стекла с изображениями святых и последователями Искупителя. Мири смотрела в окно, надеясь увидеть солнечный луч или хотя бы какой-то цвет сквозь серую пелену.

Она совершенно точно не хотела смотреть на тело Друсиса в гробу, который стоял на похоронных носилках перед высоким алтарем. И проблема была не в том, что оно ужасно выглядело, – погребальные священники хорошо сделали свою работу, и все полученные им раны удалось скрыть. Граф Друсис с руками, сложенными на мече, выглядел так, словно он просто отдыхает перед тем, как поднять голову и повести Наббан в сражение с захватчиками-варварами. Но никогда прежде Мириамель так не беспокоилась о стране своей матери, и мертвец являлся средоточием ее страха.

Кто его убил и почему? Мири бросила незаметный взгляд на герцога Салюсера, который решил присутствовать на похоронах брата, несмотря на ее предупреждение. Он больше всех выигрывал от гибели Друсиса, и она не сомневалась, что многие, если не все пришедшие на похоронную мансу, уверены, что герцог виновен, в особенности из-за странной истории, когда его обманом заманили в семейный склеп, где заперли почти на целый день, пока кто-то убивал Друсиса. Но именно смехотворная природа истории заставляла Мириамель сомневаться в участии Салюсера в убийстве брата. Самый могущественный человек Наббана мог легко организовать покушение так, чтобы не выглядеть настолько достойным осуждения.

И все же она не представляла, кто еще мог выиграть от смерти Друсиса. Далло Ингадарис, сидевший с мрачным лицом через несколько кресел от Салюсера, утратил лучший инструмент для борьбы с правящей семьей. Его племянница только что вышла замуж за Друсиса – зачем Далло лишаться такого серьезного преимущества?

Мири не могла ничего понять по выражению лица Турии, его скрывала темная вуаль, но догадаться было нетрудно: девочке всего тринадцать, а она уже стала вдовой. Мири не сомневалась, что Далло снова выдаст ее замуж, выбрав мужа, который обеспечит его необходимыми ему инструментами в борьбе с другими могущественными семьями Наббана. Мири казалось, что Турия хорошо держится, – королева не заметила в ней отчаяния или слабости в течение долгой погребальной мансы, – но девочка наверняка находилась в ужасе от столь стремительных изменений в ее жизни.

Эскритор Ауксис наконец перешел к последней части Мансы сеа куэлоссан. Мири слегка изменила позу, она устала долго сидеть на одном месте. Ликтор Видиан очень вовремя отбыл в свой зимний дворец в Сина Гави – вовремя для себя, – предоставив Ауксису нести знамя Матери Церкви. Если до сих пор у нее и имелись сомнения относительно будущего наследника Видиана, то теперь они исчезли. На короткое мгновение Мири подумала, что Ауксис манипулирует всеми, но, хотя он ей не особенно нравился, она сомневалась, что он мог убить важного аристократа ради удовлетворения собственных амбиций.

«Добрая Мать Элизия, упаси меня от безумия! – молилась она. – Я подозреваю всех и во всем». Когда Мириамель согласилась приехать в Наббан, она опасалась, что снова окажется втянутой в горькую и многолетнюю борьбу за власть, которая поставит ее в отвратительное положение; и этот страх оказался ужасающе реальным.

«Договор Октандера можно считать провалившимся, – подумала Мириамель. – Я в последний раз попытаюсь убедить Далло Ингадариса и Салюсера его подписать, но теперь Далло понимает, что преимущество на его стороне, как и симпатии народа».

Неужели этого достаточно, чтобы Далло решился на убийство Друсиса? Мириамель никак не могла разобраться в том, что вокруг нее происходило. Друсис был гораздо полезнее в качестве живого игрока – как скрытая альтернатива брату. А теперь Далло стал лидером оппозиции, и, хотя маленького толстяка переполняло тщеславие, у него хватало ума понимать, что ему не слишком доверяют даже союзники.

Когда Ауксис начал финальное благословение и все встали, герцог Салюсер сотворил Знак Дерева и вместе с охранниками направился в заднюю часть собора, чтобы покинуть его перед процессией, которая понесет тело Друсиса обратно во дворец, где его похоронят в семейном склепе. Мири одобрила осторожность герцога. Улицы заполняли разгневанные горожане, и их ярость станет еще сильнее, когда вынесут тело графа Друсиса.

Мириамель подняла взгляд и увидела, как тонкий солнечный луч на мгновение озарил стеклянное окно с изображением святого Граниса над высоким алтарем. Он молился около Дерева Казни, горестно подняв руки перед извивающейся, перевернутой фигурой Усириса. И еще одну фигуру высветило солнце – святого Истрина, рядом с которым лежала его лопата. День Истрина только что прошел – день рождения Саймона, – и Мири вдруг испытала боль любви и огорчения. Она скучала по мужу и ругала себя за то, что вот уже несколько дней не писала ему, несмотря на произошедшие события, – а ему было необходимо о них знать. Она решила, что обязательно напишет вечером, чтобы уже утром отправить письмо с почтовым кораблем.