Александра Росс - Не зови волка [litres]

– Я… – Голос Лукаша дрогнул. – Я не знаю, что мне нужно тебе сказать.

Вода, танцующая вместе с каплями дождя, начала мутнеть. Рен отрешенно смотрела, как река оживает. Изящные серебряные тела, длинные серебряные волосы. Тонкие пальцы и гладкие, прекрасные лица: нимфы кружили у самой поверхности воды.

Лукаш заметно напрягся.

Для него вода была источником опасности. Для нее…

Обманчиво человечные, со своими гибкими, податливыми телами. Но под толщей воды, с водорослями, липнущими к чешуе, они показывали свою истинную сущность: волшебные кости и сияющие органы, сердца и разумы, меняющие решения по первой же прихоти и выбирающие себе любимчиков. Обожаемых, и живых, и утопленных с той же безрассудной легкостью. Под их чешуйчатой серебряной кожей не было ничего человеческого. Простые создания. Тихие создания. Волшебные и только играющие в человечность, влюбленные в этот темный, смертоносный мир.

Такие же, как и она.

– Скажи мне, что все будет хорошо, – прошептала Рен.

Его голос больше не дрожал. Он был пустым и глубоким и эхом отдавался в ее душе.

– Не могу. Я в этом не уверен.

Рука в черном форменном рукаве опустилась на плечо, укрытое голубой дымкой.

И Рен, никогда не знавшая человеческого утешения, позволила ему притянуть себя ближе. Она склонилась к его плечу, прижав щеку к его шершавой, острой челюсти.

Они молча смотрели, как нимфы танцуют под водой, и их серебряное сияние озаряет дождь, тьму и скорбь этого проклятого леса.

Лукаш сидел в воде под проливным дождем, плечом к плечу с созданием, которым он восхищался, которое любил и которому мог принести погибель.

В конце концов, Кожмар оказался смелее, чем они думали. Он понимал, что его ждет мучительная вечность медленного превращения, потеря памяти, слезающая лоскутами кожа и желтые клыки. Он мог стать чудовищем или остаться человеком, и Кожмар поступил смело. Он сам выбрал свою смерть. Он не позволил дракону убить себя. Он решил не полагаться на жребий.

Он выбрал смерть, прижал дуло револьвера к подбородку и спустил курок.

Он выбрал человечность.

Лукаш еще крепче сжал плечо Рен.

Это было неподходящее время для того, чтобы сказать ей правду. Только не сейчас, когда ей так больно. Ей не стоило знать о том, как он воображал, что под его кожей копошатся чудовища, желающие вырваться наружу. Ей не стоило знать о том, что он боялся не оказаться таким же храбрым, как Кожмар. Волчий Лорд боялся, что, когда придет время, он не сможет сделать выбор. Он не знал, решится ли он на такой поступок ради того, чтобы умереть человеком. Лукаш гадал, будет ли он продолжать бороться, даже если его последний вдох вырвется из горла чудовища. Может, он будет цепляться за предсмертные удары сердца, подчиняясь всепоглощающему инстинкту выживания. Возможно – о боже – наверняка он будет бродить по лесу, шипя и брызжа слюной: чудовище, которое отчаянно хочет жить.

Лукаш содрогнулся. Он надеялся, что Рен этого не заметила.

Хотя в нем почти не осталось надежды, на секунду Волчий Лорд позволил себе поверить в то, что он может выжить. Может, эта лихорадка скоро пройдет. Может, леший ошибся и мавки не имели ничего общего со стржигами, может, через неделю – или через месяц – он уже будет смеяться над своими нынешними страхами…

– Я не знаю, что мне нужно тебе сказать, – наконец произнес он.

Она разрыдалась и закрыла лицо руками, пряча покрасневшие глаза.

– Скажи мне, что все будет хорошо, – прошептала она надтреснутым голосом.

Может, дело было в стржигах. Или в смерти Риша. А может, в том, что Кожмар оказался достаточно храбр для того, чтобы умереть и позволить им убежать, и Лукаш не знал, сможет ли он сделать то же самое. Но в чем бы ни заключалась причина, все, чего он хотел, – прижать ее к себе. Убрать ее руки от лица. Закончить то, что они оба начали на том прогнившем берегу, в другой жизни, прежде чем он понял, как много она для него значит.

Но он не стал прижимать ее к себе. Не до конца. Он не мог. Не сейчас. Не здесь.

– Не могу, – сказал он. – Я в этом не уверен.

– Я знаю. – Ее голос дрогнул. – Я знаю.

Она тихо плакала, окруженная ореолом своих мокрых черных волос. Лукаш твердо решил не привыкать к ощущению ее близости и не давать несбыточных обещаний. Больше он не проронил ни слова.

Еще очень давно, находясь в тени мертвых братьев, он поклялся не умирать, только не так, только не здесь, в погоне за искуплением, призраками и Золотым Драконом. Но в ту ночь его разум кипел, вены почернели, а в его руках дрожало существо, которое он любил всем сердцем. В ту самую ночь он все еще был человеком.

Впервые за двадцать один год своей жизни Лукаш молил о смерти.

На заре небо посерело. Лошади стояли под дождем и щипали мох своими мягкими губами. Мокрое седло Лукаша блестело темно-зеленым. Седло Кожмара было черным, с буквой «К» внутри короны, вышитой на крыле. Чарн, возможно, предпочитая компанию животных, лег у их ног.

Фелке было ужасно его жаль. Ее глаза горели от слез. Ей было жаль их всех.

Все они кого-то потеряли. Рен, Якуб и Лукаш.

– Что ты вообще здесь делаешь? – когда-то спросил ее Кожмар с усмешкой на губах.

– Я родилась, – саркастично ответила она. – К сожалению.

Она никогда об этом не думала, но в том, чтобы быть одинокой, были свои преимущества. За все восемнадцать лет жизни она ни разу никого не теряла. В первую очередь потому, что у нее никогда никого не было. Но в мире были вещи и похуже одиночества.

– Прошу, – сказал он. – Просто возьми ее.

Фелка вытерла мокрые щеки. Это было хуже одиночества. Дрожа от холода, девушка завернулась в черную шинель Кожмара. Она хотела оставить себе его револьвер. Отчего-то ей казалось, что оружие лучше передавало его сущность.

– Где королева? – спросил Якуб.

Он поднялся из-за мерцающих угольков костра и принес ей кружку кофе.

– С Лукашем, – сказала Фелка. – У тебя идет кровь.

Над единственным глазом Якуба открылся порез, а на щеке застыл кровяной подтек. Он растерянно потер это место рукой, но это не принесло результата. Фелка подняла руку и механическим, отрешенным движением провела по его коже влажным рукавом.

– Спасибо, – сказал он.

Фелка улыбнулась и опустила глаза на свою кружку.

Никто из них не знал, что еще сказать.

Позади них хрустнула ветка, и Якуб потянулся к своему топорику. Фелка резко обернулась. Но это была всего лишь Рен, появившаяся из-за деревьев. Она промокла до нитки, темные волосы липли к ее шее и плечам. С мокрыми волосами и впалыми щеками она была похожа не на грозную королеву, а на утонувшую героиню какой-нибудь трагической сказки.