Розария Мунда - Рожденный в огне [litres]

А еще он не понял, что я узнал его. Когда-то мне доводилось видеть его на судебных заседаниях старого режима.

И хотя вести светские беседы после того, как Атрей представлял меня гостям, было совсем нетрудно, мне все сложнее становилось игнорировать смущавшие меня знакомые лица.

Что бы сказала Джулия, увидев, как я пожимаю руки людям, предавшим нас?

Однако я уже знал ответ на этот вопрос.

Она ответила бы, что мы должны заставить их за все ответить.

Миранда Хейн отправилась вместе со мной в холл, чтобы представить меня влиятельным гостям. Однако от этого мне не стало спокойнее. Но последние несколько дней я снова и снова прокручивала в голове варианты светских разговоров на двух языках и выучила их наизусть. Меня несказанно удивило, когда одна из первых пар, которой представила меня Хейн, седеющие мужчина и женщина средних лет, радостно улыбнулись мне.

– Вы, моя дорогая, – сказал мужчина, пожимая мне руку, – свет нашего народа. О таком раньше мы только мечтать могли.

Я поблагодарила его, слегка разволновавшись. Когда они удалились, Хейн улыбнулась.

– Бетранды стали одними из первых наших сторонников, – сообщила она мне.

Однако не все вели себя так, как эта пара. Когда Хейн представила меня другому гостю, высокому пожилому судье из Яникульского Совета, он уставился на меня с нескрываемой насмешкой. Его длинная туника, отделанная изысканной вышивкой, как и большинство сегодняшних нарядов, напоминала о старом режиме.

– Так вот она, наша наездница с гор!

– Как поживаете? – спросила я, делая реверанс.

Однако он не поклонился и даже не удосужился ответить, а обернулся к Миранде.

– Горный акцент почти не заметен, – восхищенно отметил он на драконьем языке. – И ее явно как следует отмыли…

Я почувствовала, как краска заливает мою грудь, обычно скрытую под униформой. Сегодня в открытом вырезе платья этот стыдливый румянец особенно бросался в глаза. Когда Хейн не улыбнулась ему в ответ, мужчина скис и перешел на каллийский.

– Это была всего лишь шутка, моя дорогая Миранда… Иногда мне кажется, что здесь уже и пошутить нельзя…

Хейн искоса взглянула на меня, словно ожидая опровержения. Я вспомнила, как Ли процитировал строчку из «Аврелианского цикла» на драконьем языке перед целым столом гостей. Но, как и в Лицейском клубе, когда я смотрела на Пауэра, а на языке у меня вертелись ответы на его оскорбления и я не могла ответить на них, так и сейчас я не могла найти что сказать. Когда Хейн поняла, что я не стану возражать, то быстро попрощалась и отвела меня в сторону. Пока она знакомила меня с другими гостями, меня не отпускало тошнотворное чувство стыда.

Все бы ничего, но они продолжали подходить к нам, и их комплименты, таившие в себе скрытые оскорбления, и притворная доброжелательность не давали мне покоя. Когда Хейн представила меня родителям Дария, которые владели крупной судоходной компанией в Харбортауне, они просто отвернулись от меня, не успела я закончить реверанс.

– Это она?

Когда до нас донесся голос очередного гостя, я была уже настолько измучена, что с явной неохотой повернулась к нему. Это был молодой человек, слегка за двадцать, в простой, но элегантной тунике. В следующее мгновение я поняла, что в его речи прозвучал акцент горца.

– Деклан, – с нескрываемым облегчением произнесла Миранда. – Да. Антигона, позволь представить тебе Деклана из Харфаста, младшего советника Первого Защитника и одного из самых молодых членов золотого Консультативного Совета. Деклан одним из первых окончил Лицей.

– Как поживаете?

Деклан улыбнулся. Светловолосый, долговязый и длиннолицый, он напоминал подростка-переростка.

– Справляюсь потихоньку, – ответил он. – Они еще не слопали тебя заживо?

Я удивленно рассмеялась. А затем быстро взглянула на Миранду, опасаясь, что совершила оплошность. Однако на ее губах промелькнула улыбка.

– Они просто завидуют нашему уму, – сообщил Деклан. – Не обращай на них внимания.

Из зала зазвучали первые музыкальные аккорды. Гости освободили центр зала, выстроившись около стен. Миранда кивнула мне.

– Пора, Энни, – сказала она.

Пора выходить и разыгрывать свой спектакль перед этими людьми.

Мое вечернее платье из легкой ткани было предназначено для танцев, но в то же время, пробираясь сквозь толпу в поисках Ли, я ощущала неловкость, путаясь в его алых складках, стесняясь обнаженной спины и плеч. Восторг от предвкушения бала, который я испытывала в начале вечера, угас. Мне не хватало военной формы.

Наконец я заметила Ли на краю танцпола. К моему удивлению, он выглядел таким же утомленным, как и я. Его лицо казалось особенно бледным на фоне темной формы, серые глаза запали, взгляд был безучастным.

– И как все прошло? – поинтересовался он.

Я лишь покачала головой.

– Да, – со вздохом откликнулся Ли. – Все эти… люди.

В его голосе слышалось отвращение, но я уловила нечто большее: едва сдерживаемую ярость. Раньше я Ли таким не видела. Заметив, что я наблюдаю за ним, он тут же взял себя в руки.

Я подумала о том, что он, как и я, привык воспринимать жизнь иначе, чем присутствующие, и неожиданно меня захлестнула жалость к нему.

Разумеется. Ли сегодня пришлось так же туго, как и мне. А возможно, даже хуже.

Думаю, мои следующие слова удивили нас двоих.

– Все почти позади, Ли.

Ли внимательно посмотрел на меня. А затем взял за руку, и вдвоем мы вышли из толпы.

Энни крепко стиснула мою ладонь, когда мы заняли место на танцполе, впившись в меня взглядом карих глаз. Казалось, она твердо решила не смотреть по сторонам. Она была так близко, что я спокойно мог пересчитать ее ресницы, веснушки, рассыпавшиеся по щекам и плечам, и шрамы от ожогов, алевшие в пламени свечей. Красное платье идеально сочеталось с цветом ее волос. На мгновение зал погрузился в молчание, все смотрели только на нас.

А затем грянула музыка.

Еще во время репетиций я выяснил, что музыка будет мне знакома, но в это мгновение, посреди огромного гулкого зала, в окружении роскошных платьев и парадных костюмов, меня вдруг пронзила тоска. Пение одинокой скрипки, ноты, вибрирующие, словно человеческий голос, а затем взмывающие все выше, на немыслимую высоту, были болезненно прекрасны. Эта музыка принесла с собой воспоминания о другом танце, об ином вечере, не в этой жизни. Воспоминания о родителях, сестрах, о мире, принадлежавшем им по праву рождения, мире, который был навсегда потерян. Все, что от него осталось, – это горстка выживших, укрывшихся на каменистом острове в Северном море людей, мечтающих отомстить. Отомстить всем собравшимся в этом зале, когда-то предавшим их.

Энни обвила меня руками за шею, и, ощутив это прикосновение, я взглянул на нее. Ее глаза казались огромными, ясными, она словно видела меня изнутри.