Розария Мунда - Рожденный в огне [litres]

У Пауэра был свой взгляд на эти воспоминания.

– А помнишь, – говорил он, – как Горан отменял тренировки, не давая попрактиковаться простолюдинкам и обычным девушкам, а затем унижал тебя за то, что у тебя ничего не получается? Я всегда был в восторге от этого…

– Помнишь тот случай, когда я заставил дракона Дака укусить его за ногу? Вероятно, это было главное событие нашего первого курса. Несмотря на то что потом Кор и Ли здорово отлупили меня. Дак еще долго хромал после этого…

– А помнишь, как Горан частенько заставлял тебя убирать драконий помет? Интересно, почему он это делал?

Пауэр радостно улыбнулся, струйки пота стекали по его лбу, и, казалось, он уже знал ответ на этот вопрос. Но я ответила, как всегда, ненавидя его в такие моменты, отчаянно желая заполучить недоступный всплеск эмоций:

– Он говорил, что я убираюсь лучше всех.

– И он был прав, – заметил Пауэр. И этих слов было достаточно, чтобы моя ярость вырвалась наружу.

И хотя после наших тренировок меня переполнял гнев на Пауэра, заставлявшего меня вспоминать то, о чем хотелось забыть, к этому гневу примешивалось и чувство триумфа. Потому что впервые в жизни старые раны сослужили мне хорошую службу. Мы делили ярость на двоих с Аэлой, и в такие мгновения мне казалось, что мы непобедимы. А значит, воспоминания о моей былой слабости были полезны и теперь уже никогда не смогут мне причинить прежнюю боль.

И наконец настал день, когда Пауэр спросил:

– Хочешь попробовать вернуться в самое начало?

Его слова застигли меня врасплох.

– Что?

– Ты знаешь. Вспомнить о своей семье, о том, что произошло с ними. Мне это всегда помогало.

Изумленный взгляд, вероятно, выдал мое замешательство, потому что он нетерпеливо добавил:

– Я говорю не о своей приемной семье. А о настоящей. Когда отец бросил мою беременную мать умирать в богадельне, а меня взяли к себе люди, у которых она убиралась.

– О!

Пауэр впервые заговорил о своем прошлом, которое Дора разоблачила во время Лицейского бала, но сейчас он вел себя так, словно это было нечто, о чем я всегда знала. Он нарочито весело улыбнулся и провел пятерней по своим влажным волосам, блестевшим от пота под палящими лучами солнца.

– Я всегда думал, что тебя тоже переполняет злоба, – сказал он.

Аэла фыркнула, уткнувшись носом мне в бок, и я почесала ее под колючим подбородком. Я задумалась, пытаясь отыскать в себе чувства, которые описывал Пауэр. И хотя я еще помнила о гневе и о боли, но эти ощущения притупились.

– Но это не так, – заметил Пауэр, глядя на меня.

Я пожала плечами.

– Это было очень давно, – ответила я. – Просто все уже… прошло.

Произнеся эти слова, я почувствовала странное ощущение свободы и пустоты одновременно. Все прошло. Возможно, я так и не смогла обрести покой, но со временем боль притупилась. Она стала настолько слабой, что не могла заставить меня подчинить себе эмоции Аэлы.

На лице Пауэра застыло странное выражение. Его обычное презрение вперемешку с завистью или даже горечью.

– Тебе повезло, – сказал он.

Но по его тону я поняла, что он думает иначе.

Час спустя, когда тренировка закончилась и я, обессиленная, молча возвращалась из пещеры драконов-аврелианцев в Обитель, до меня донесся приглушенный шум. Звуки доносились из гнезда Пэллора, фонари внутри были зажжены. Я прислушалась и различила девичье хихиканье, обрывки тихих фраз, шумное дыхание. А у стены пещеры стояли, обнявшись, Ли и Крисса.

Я замерла, глядя, как он прижимает ее к себе, одной рукой поглаживая ее бедро, обтянутое плотной кожей огнеупорного костюма. Другой рукой он придерживал ее запрокинутую голову, целуя ее в шею. Как и во время спарринга, в его движениях ощущалась неторопливая плавность и одновременно сдержанность человека, который привык все держать под контролем.

У меня пересохло во рту, и я обратилась в бегство, чувствуя, как мои щеки пылают от стыда.

А затем, оставшись наедине с собой, я осознала, что все, что я испытывала – стремление оказаться рядом с ним, ощутить прикосновение его рук и губ, томление, растекавшееся по моему телу, – все это было навеяно желанием, давно нараставшим во мне.

И сейчас мне казалось настоящим кощунством, что я испытывала эти чувства к Ли.

И как же это было больно – желать человека и видеть его в объятиях другой.

Следующие два дня я следила за ними, словно какая-нибудь лицеистка-сплетница, и ненавидела себя за это. Наблюдала, как они общаются, как улыбаются друг другу или смеются над общими шутками и как случайно касаются друг друга, проходя по коридору. Я наблюдала и пыталась понять, показалось ли мне это или Ли, который после нападения на остров Голодный Валун был мрачнее тучи, расцветал в присутствии Криссы.

А еще я пыталась убедить себя, что это очень хорошо, что он снова обрел способность улыбаться, и это не должно причинять мне боль. Я убеждала себя, что сейчас для меня важнее всего предстоящий турнир на звание Первого Наездника, а все остальное не заслуживает внимания.

В конце концов Крисса прервала мои мучительные размышления.

– Энни, мне надо кое-что тебе сказать.

Я в полном одиночестве сидела в комнате женского общежития, когда она появилась на пороге. По ее тону я сразу поняла, о чем пойдет речь. Сейчас в ее голосе не было той бодрой уверенности, с которой она командовала эскадроном, и когда она присела на кровать напротив меня, ее лицо было мрачным. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь криками чаек, доносившимися через распахнутое окно. И тогда я решила облегчить ей задачу.

– Я уже все знаю.

Крисса склонила голову набок, ее лицо немного смягчилось.

– Правда?

Я кивнула.

– Я хотела спросить… ты не будешь против?

Я вспомнила, что ощутила в то мгновение, когда увидела, как Ли обнимал ее, касаясь губами ее кожи. Словно острый нож вонзился у меня между ребер.

– А почему я должна быть против?

Мой голос сделался ледяным. В голосе Криссы звучала усталость.

– Ты знаешь почему, Энни.

– Ли может целовать кого пожелает. Ты не хуже других.

Крисса напряглась так, словно я отвесила ей пощечину.

– Это жестоко, – мягко ответила она.

Ее укор обжег меня, словно удар плетки. Я вспомнила вечер после последнего турнира, когда Крисса открыла дверь в палату лазарета, приведя с собой друзей, вспомнила мгновения, проведенные с ней на крепостном валу, когда она репетировала со мной публичное выступление, как она помогала мне перед Лицейским балом, пытаясь вселить в меня уверенность.

Крисса не заслужила моего гнева.

Она продолжала с наигранным спокойствием:

– Я хочу, чтобы ты поняла: если ты этого не хочешь, если это тебя расстраивает, я все прекращу.