Кара Барбьери - Белый олень [litres]

Внезапно верховой кот бросился на Страха, и тот отшатнулся в испуге. Я едва удержалась в седле, поздравила себя за идею обмотать запястья поводьями и снова принялась подгонять коня, как только он перестал брыкаться.

– Следи за своим животным, – велела я Эльвире, пытаясь перекричать грохот обрушивающейся за нами земли и практически не слыша саму себя.

Наездница оскалилась, демонстрируя мне клыки, и вновь натравила барса на моего скакуна. Страх запнулся, отчаянно пытаясь сдержать инстинкты. Его мысли отчетливо ощущались в моем сознании: кот сейчас его убьет. Сожрет со всеми потрохами. Именно так хищники поступают с жертвами. Жеребец впал в панику от понимания: смерть не только позади, но и рядом.

Краем глаза я заметила отблеск на металлическом лезвии летевшего в мою сторону меча. Я моментально достала топор и вскинула его, принимая удар клинка на деревянное топорище. Безумное мерцание в глазах Эльвиры лишь усилилось, она прошипела что-то сквозь стиснутые зубы и снова замахнулась. Я заставила Страха сменить направление, уклоняясь от атаки, и мы оказались в опасной близости от крошившейся кромки земли.

Она пытается меня убить. Несмотря на эту мысль, я была совершенно спокойна. Мы были на Охоте. Я вскинула боевой топор и подъехала вплотную к снежному барсу, а потом обрушила острое лезвие на его заднюю лапу. Кот взвизгнул от боли и резко отскочил, освобождая дорогу, так что я пришпорила своего скакуна и помчалась вперед, в самое сердце тумана.

К тому моменту, как мы выбрались из Огненных топей, болезненные волдыри на моих руках уже сочились гноем, а покрасневшая кожа отслаивалась, обнажая чувствительную розовую плоть. Я сжала зубы, так как даже малейшее дуновение ветерка причиняло невыносимые мучения, будто я побывала в эпицентре огненного шторма. Сразу за мной ехала Эльвира, которая сверлила мою спину яростным взглядом, а ее барс прихрамывал и завывал.

Серебристый след исчез, однако стоило прикрыть глаза, как в ушах отчетливо раздавался стук сердца животного. Сила, струившаяся по венам, резонировала и откликалась: добыча, должно быть, была где-то неподалеку. Однако приближалась ночь, и нужно было разбить лагерь, а также позаботиться о ранах. Олень мог подождать. Должен был подождать.

Сорен остановил коня рядом с маленьким, наполовину замерзшим ручейком. Вода в нем бежала так медленно, что не причиняла гоблинам беспокойства. Я поерзала в седле и медленно соскользнула на землю, морщась от острой боли в руках. Магия Пермафроста исцелит своих жителей уже к утру, но я была всего лишь человеком, а потому ожоги заживут не скоро, если вообще заживут.

В душе все сильнее зияла бездна сомнений. Я едва терпела страдания, причиненные ранами, даже сидя в седле. Сейчас же кожа горела так, словно была расплавлена до самых костей. Смогу ли я стрелять из лука или держать топор, если понадобится?

Но мне нужно было выжить. Я обязана выжить.

Вот только даже если я не умру на Охоте и сумею сбежать, идти все равно некуда. Перед глазами снова и снова прокручивалась сцена утреннего нападения, и сердце каждый раз болезненно сжималось. Люди не примут меня в своих поселениях, я пыталась однажды сбежать и потерпела неудачу. Я даже не сумела убедить охотников, что я им не враг.

С тобой что-то не так. Ты противоестественная. Это воспоминание заставило меня поморщиться. « Ты не хочешь умирать », – эта мысль врезалась в меня, выбивая из легких весь воздух. Нет. Я не хотела умирать. Ноющее чувство в груди становилось все сильнее. Я не хотела умирать – я хотела жить. Бежать, быть свободной, ощущать ветер в развевавющхся волосах, охотничий азарт и несущийся по венам адреналин. Может, я и не понимала до конца причину, по которой так сильно стремилась выжить, или каково будет мое место в этом мире, но я понимала, что мне необходимо жить, как деревьям необходимо солнце, а земле – дождь.

Вот только я не хотела превращаться в гоблина. Однако если я им не стану, то смерть будет подстерегать на каждом шагу. Нужно было найти другой путь.

Решимость сбежать и запретить сближаться с врагами, такая непоколебимая перед началом Охоты, теперь начала давать трещину. Стоит лишь немного ослабить оборону, как воспоминания о ласке Сорена и тепле его тела убаюкают меня и заставят окончательно расслабиться. Одна мысль о наших беседах наполняла меня весельем. Когда я пыталась урезонить себя, то могла думать только об одном: как я отражала атаки напавших на меня охотников. Если бы я действительно хотела предпочесть смерть существованию в Пермафросте, то не сопротивлялась бы, так? В голове эхом звучали слова Сорена о монстрах, обжигая, будто укусы шмелей, потому что были правдой, и я это понимала наперекор всему, во что верила, чему учил отец, невзирая на суровые принципы, которые твердили, что нечто противоестественное непременно было плохим.

В душе постепенно нарастало раздражение, как приближавшаяся буря. Я не могла разобраться в своих эмоциях, не могла отличить правильное от неправильного. Я должна была побыть одна. Должна была подумать обо всем спокойно.

Не замечая разворачивавшейся внутри меня войны, Сорен и Эльвира спорили, следует ли искупаться в ручье или нет.

– Вода поможет смыть остатки ядовитого тумана и облегчит заживление, – твердил Сорен. – С одежды, кстати, тоже нужно его отстирать.

– Я предпочту остаться в тепле и сухости, – поджала губы Эльвира.

– Неужели боишься маленького ручейка, который едва течет? – поддел ее гоблин.

– Боюсь? – презрительно фыркнула собеседница. – Просто не хочу оказаться в реке голой и безоружной в разгар Охоты, когда все вокруг так и жаждут пролить нашу кровь. Мы оставляем следы, знаешь ли. Делать привал будет глупо.

– Нет, – возразил Сорен. – Глупо было бы вновь соваться в Огненные топи после того, как мы едва унесли ноги оттуда. Глупо было бы оставлять на телах и одежде ядовитый осадок, чтобы тот причинил нам еще больший вред. Пермафрост исцеляет раны, но я предпочел бы их не наносить.

– Мне тоже кажется, что это хорошая идея, – вклинилась в диалог Рекке, тут же принимаясь снимать с себя одежду. Ни секунды не раздумывая, она прыгнула в медленный ручей. – Давайте, бояться нечего!

Сорен ухмыльнулся, а старшая из группы Эльвира выругалась себе под нос.

Вид раздевавшегося молодого лорда заставил меня покраснеть, по телу разлился непрошеный жар, тугим комком задержавшись в самом низу живота.

– Я пройду немного дальше по течению, – сообщила я, стараясь говорить ровным тоном.

– А-а! – завопила Рекке. – Яннеке стесняется нас!

Ее тетя снова неприязненно фыркнула, нависнув над ручьем, пока ее идеальные груди не разбили поверхность воды, затем погрузилась целиком. Зависть заставила меня онеметь. Я могла сколько угодно ненавидеть надменную гоблиншу и утверждать, что ее красота – лишь иллюзия, но нельзя было отрицать: эта иллюзия была чертовски хорошей.