Ровенна Миллер - Швея-чародейка [litres]

– Неужели не появилось новых улик? Почему ее случай такой особенный?

– Новые улики опасны. Естественно, дворец хочет получить кое-какие ответы, но власти боятся, что для других это представит Галатию в виде гниющей выгребной ямы и клоаки преступлений. Или, хуже того, места порождения кровавых революций. Объединенные Штаты – это один из наших мощных военных союзников. Мы не можем казаться слабыми в их глазах. К сожалению, они считают смерть Нии как-то связанной с революционным движением.

– А разве это не так? – спросила я.

– Почему она должна быть с ними связана? – Виола посмотрела на меня и нахмурила брови. – Мне пора идти. Аннетт хочет видеть меня на ланче. Наверное, ей сейчас тяжело, и, честно говоря, я понимаю ее.

– Спасибо большое. За бумаги Нии.

– Пожалуйста, – ответила Виола.

Девочки еще не вернулись, поэтому я глубоко вздохнула и открыла пачку бумаг.

«Пеллианцы склоняются к военной культуре, – вместо предисловия написала Ниа. Я словно слышала интонацию, которую каждый начитанный кандидат в лекторы использует в своих статьях. – Они были высококонкурентными людьми. Многие их культурные цели имели состязательное значение – гонки на конях, матчи по боксу и даже борьба на арене. Меня не удивляет, что они были склонны к проклятиям, а не к наложению чар – и что они пытались отменить наложенные чары, чтобы далее заменить их проклятиями.

Текст говорит о материи света, привязанной к зачарованному объекту. Он поясняет, как можно отвязать свет от объекта. (Данное слово является тем же, что и в «развязывании узла»), – приписала она на полях. – Хотя процесс создания чар ложно понимается как физический, он фактически является ментальным. Когда кто-то налагает чары без физической связи, можно, пусть и с некоторыми трудностями, отвязать их от объекта.

Таким образом, некто может отвязать от объекта каждую прядь чары и заменить ее на проклятие. Хотя легче иметь в руке предмет для воздействия (для фокусировки и точности), это необязательно. Здесь просто будет преимущество видимого извлечения чары. Так легче учиться нетактильному наложению на ранее зачарованный или проклятый предмет. Они иногда являются более желанными сосудами, чем девственные объекты».

Я перечитала последний параграф. Значит, это можно сделать. Я отменю проклятие на шали. Мне представилось, как Ниа учила каждое пеллианское слово, проводя под ним пальцем в перчатке; как она реконструировала давно непроизносимые фразы. Она дала мне ключ к загадке и умерла из-за этого. Теперь осталось лишь понять, каким образом аннулировать проклятие, и затем взглянуть снова на шаль. Это можно будет сделать на следующей неделе.

Я вшила в полоску ткани сентиментальную чару – легкую, как дыхание. Чара была сотворена за пару минут. Мерцающий круг стежков на чистом льне.

Затем я посмотрела на узор и попыталась думать об уничтожении этих искрящихся стежков, мысленно стала развязывать светящуюся линию. Я никогда не обращалась с чарами без их предварительной обработки – не делала что-то в мыслях; только пальцами. Такая работа была не только чуждой, но и смущающей. Даже когда я пыталась повторить движение, с которым создавала стежок, получался просто захват воздуха. Мне было не за что зацепиться. Я сосредоточилась, но в этот миг мне хотелось потереть виски и избавиться от сильной головной боли.

А что, если Ниа неправильно перевела пеллианский текст? Меня удивляло отсутствие физического контакта с чарой. Я подняла иглу и зачарованный кусок ткани, затем сфокусировалась на отвязывании чары от ткани. Используя нить, я в конце концов удалила каждый сделанный стежок.

Осталась только горстка слабо мерцающих клочков нити и кусок ткани, отмеченный светом. Чара помутнела. Теперь она стала менее эффективной, но по-прежнему сияла на ткани. Значит, перевод Нии был правильным. Чара не просто крепилась к стежкам. Ее связь не являлась физической. Она соединялась с предметом более глубоко.

Возможно, проклятие будет легче аннулировать. Инстинктивно я хотела больше вытащить из объекта темноту, а не свет. Сотворив быстрое проклятие – гнев с пожеланием невезения, – я с трудом игнорировала тупую тошноту, которая сопровождала мои действия.

Поместив ткань напротив незажженной свечи, я подумала о проклятии. Не поднимая иглы, представила гладкий металлический лист под стежком. Я вытащила его из ткани и визуализировала стежки как линию из темных искр, а не нити. Мои брови нахмурились. Я смотрела на ряд теневых стежков, ожидая, что они распустятся. Не осознавая этого, я пошевелила рукой, приподнимая и освобождая стежки.

Прямо перед моими глазами темная линия поднялась из ткани и повисла над столом.

Мой рот приоткрылся – я сделала это. Новое умение оказалось проще, чем наложение проклятия, будто я напрягла какую-то невидимую мышцу, получив возможность проклинать так же легко, как накладывать чары. Это чувство было трудно описать – словно я обрела ловкость и гибкость в невидимых маневрах, благодаря которым я создавала чары в последние недели. Но что теперь? Проклятие облачком парило над столом. Связей с тканью больше не было – одно только плавающее проклятие! Не лучше, чем привязанное.

Я помахала рукой. Облачко слегка рассеялось. Может, мне просто растворить его в эфире? Ведь оно откуда-то пришло – нужно туда его и вернуть. Тут не помешало бы больше теории. Но даже если бы у меня было время на изучение, я не могла читать древние тексты, а только там имелись ответы на вопросы, которые поднимал мой эксперимент.

Я покрутила ладонью, потом сделала движение, словно стирала мел на доске. Частицы темноты отделились друг от друга и рассеялись, став слабее и меньше, пока я не перестала их видеть. Последовал повтор эксперимента, но уже с подтеками света, оставшимися на ткани. Я вытянула их в облако над столом и затем разогнала в стороны. Это было сделано без прикосновений к самому предмету.

Едва мысль о победе пронеслась в моей голове, я вспомнила о размерах королевской шали. Там было больше тысячи стежков.

Алиса и Эмми вернулись от уличной торговки с горшочками супа и половинкой ржаного хлеба, смеясь и обсуждая приближавшийся Фестиваль песни. За ними пришел мальчик в отрепьях и в красном колпаке. Я передала ему монету в обмен на сложенную бумагу. Мне хотелось сорвать этот колпак с его головы и отодрать за уши, чтобы он не был таким глупым и не носил главный символ революции. В записке сообщался адрес моего брата и ненаписанный, но недвусмысленный вызов.

– Я должна отойти ненадолго. По поручению.

Мой голос казался странным даже для меня.

Алиса только кивнула, однако Эмми, склонив голову набок, с любопытством посмотрела на меня, отметив напряженный тон. Я знала, что они хорошо разбирались в моем характере и понимали, что это было необычное поручение. Но девочки не сказали мне ни слова.