Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

Похоже, Харбарду трудно было держать себя в руках. Он забрал книжку у Кроу и принялся читать сам.

– Вот что д’Энневаль поведал священнику, – сказал он.

«Мой Иисус. Я часто подписывал себе смертный приговор своими грехами; спаси меня Своей смертью от вечных мук, которых я так часто заслуживал. Мой Иисус, который по собственной воле принял на Себя тот самый тяжкий крест, который я создал своими грехами, о, дай мне почувствовать их страшную тяжесть и оплакать еще при жизни. Мой Иисус, на Тебе лежит тяжкое бремя моих грехов, которое гнет Тебя к земле под Твоим крестом. Я ненавижу их, я питаю к ним отвращение; я взываю к Тебе, чтобы Ты их простил, и пусть Твоя благодать поможет мне никогда больше их не совершать. Многострадальный Иисус, скорбящая Дева Мария, если я в прошлом причинил Вам своими грехами боль и муки, то с Божьей милостивой помощью этого больше не повторится; будьте же впредь моей главной искренней любовью до самой моей смерти. О Мария, скорбящая Богородица, меч невыразимого горя пронзил Твою душу, когда Ты увидела Иисуса, безжизненно лежащего на Твоей груди; дай же мне ненависть к греху, ибо грех убивает Твоего Сына и ранит Твое собственное сердце, а также дай мне благодать вести жизнь благочестивого христианина и спаси мою душу».

– Какой приступ неудержимой набожности, – заметил Харбард. – Хотя и с некоторым опозданием, я бы сказал. Мы можем немного пропустить – там, где он продолжает в том же духе. – И принялся читать дальше:

«Я знаю волков. Знаю их повадки, их занятия, их виденье мира и множество их настроений. Еще мальчиком я охотился на них на холмах Нормандии, а взрослым мужчиной разъезжал по стране, выслеживая и убивая зверей, которых не могли выследить и убить другие. До меня старшим егермейстером был мой отец, а до него – мой дед. Но мой сын не продолжит эту семейную традицию. Я больше не буду охотиться на волков. Это занятие принесло мне состояние, но это пустое, и я благодарю и виню за это Камень Дюбоска, с которым пересекся на двадцатом году своей жизни».

Харбард обернулся к Кроу:

– Имя «Дюбоск» больше ни разу не упоминается, но я выяснил, что это фермер, который нашел сокровища викингов. Распахивая поле, он выворотил из земли на пятьсот ливров скандинавского золота. После этого случая в тех краях началась мания кладоискательства – люди перекапывали все, что только можно. Произошло это за двадцать лет до того, как д’Энневаль записал эти слова. Полагаю, он нашел упомянутый камень на поле, где был клад, и этот камень больше ни у кого не вызвал интереса. А может быть, фермер хранил его у себя, потому что не мог продать, а д’Энневалю отдал в оплату за какую-то услугу. Они жили рядом, и, возможно, фермер хотел таким образом поздравить парня с вступлением на пост старшего егермейстера. Можно предположить, что это был запоминающийся и недорогой способ сделать это.

– Камень вроде того, что был зажат в кулаке у Ярдли? – Кроу был уверен, что Балби сообщил Харбарду подробности недавних преступлений.

Харбард пожал плечами:

– Сначала я так и подумал, но потом решил, что ошибаюсь. На том камне была изображена рука. А у этого, судя по описанию, имелась гравировка в виде un loup arraché – «стертого волка», – что, думаю, является каким-то геральдическим термином. Но в данном случае, мне кажется, «стертый» означает просто «небрежно нарисованный».

Кроу заставил свое сознание вернуться к временам егермейстера. Это было непросто. Пребывание в волчьем обличье разрушило его память. Кое-что он помнил четко – поэму, движение солнца за гору, – но другое полностью стерлось. Кроу знал лишь, что с егермейстером связана какая-то катастрофа. До этого была спокойная жизнь в горах. А после – столько крови, что ее хватило бы на то, чтобы смыть эти горы с лица земли. Именно это заставило тогда Кроу убегать без оглядки.

Харбард продолжил читать:

«Поведение волков всегда было мне понятно, но после того, как у меня появился этот ужасный кусок гальки, эти звери вообще ничего не могли скрыть от моего внутреннего взора. Кто способен выследить волка, как я, каким бы хитрым и осторожным он ни был? Никто. Мое редкое, особое понимание зверя прославило меня на всю Францию. Камень, который я считал волшебным, принес мне известность и деньги, но не дал счастья. Потому что, хорошо зная волков, я их полюбил и мне было очень жаль их убивать. Выслеживая свою добычу, я ночевал среди холмов и в горах, под холодными звездами, без удобств и в одиночестве, наедине лишь с Богом, и кто бы мог сказать, что мы с волком чем-то отличаемся друг от друга? Мы были с ним братьями по охоте, хоть в наших отношениях я играл роль Каина, а он – Авеля; и по ночам я слышал голос его крови, взывавший ко мне из-под земли. Взывавший о жалости, о жалости…»

Харбард покачал головой:

– Вы можете сказать, что я сошел с ума, но…

Он быстро пролистал записную книжку дальше.

«При обычных обстоятельствах, – подумал Кроу, – Харбард с удовольствием вел бы свой рассказ медленно, смакуя каждую деталь и выдавая откровения в определенной последовательности, чтобы заинтриговать слушателя и привести его в восторг». Но сейчас его, казалось, охватило какое-то лихорадочное стремление как можно скорее добраться до конца, чтобы поделиться с собеседником раскрытыми тайнами.

– Послушайте, дальше д’Энневаль повествует о том, как его вызвали в провинцию Жеводан, расположенную в Маржеридских горах в Лангедоке. Там происходили убийства, ужасные убийства, которые совершало какое-то чудовище – наполовину волк, наполовину человек.

Он стал читать дальше:

«Это сверхъестественные края, где одни и те же люди, которые в христианском смирении явились в воскресенье в церковь, через несколько часов могут полуголыми пировать на шабаше ведьм, без стыда выплясывая вокруг костра и вызывая внушающих ужас духов. Правильно эта местность называется Pagus Gabalum , «земля габалов», – это галльское языческое племя, в древние времена наводившее страх на местных правителей. Здесь процветает ересь и живут катары [33] Еретическая христианская секта. ( Примеч. ред. ) , отрицающие мудрость его святейшества. Это невежественная страна глины и сланцев. Неудивительно, что Господь посчитал нужным наложить на нее проклятье, наслав Зверя».

Харбард продолжал читать об убийствах, совершаемых зверем, до тех пор пока туда не был вызван егермейстер. Мадам Мерле, у которой были высосаны глаза и кровь которой чудовище выплюнуло на тех, кто попытался ее спасти; малолетняя Маргарита Лебре, разорванная на куски на глазах у шестерых свидетелей; девушка, успевшая крикнуть сестре «Позади тебя большой волк!» и попытавшаяся убежать (ее обогнала покатившаяся по земле голова сестры); еще одна девушка, у которой зверь забрал брата. Она побежала за ними в лес, чтобы спасти брата, и нашла его лежащим на земле лицом вниз. Перевернув тело, девушка увидела, что живот и грудь ее брата превратились в сплошное кровавое месиво. По ее свидетельству, зверь был размером с корову и имел рыжеватую окраску. По отпечатку его следов был сделан вывод, что он способен прыгнуть на пять туаз – более тридцати английских футов.