Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

И даже если мы остановимся на каком-то одном определении добра – что, видимо, невозможно без такого удобного для всех понятия, как «Господь», – то как хорошие и плохие поступки влияют на сущность человека? Является ли это аспектом, определяющим личность, или же есть какой-то существенный критерий, позволяющий нам сказать: «Да, он поступил плохо, но при этом все равно остается хорошим человеком»? Сколько нужно совершить плохих поступков и до какой степени они должны быть плохими, прежде чем мы сможем сказать, что этот хороший человек превратился в злодея? И являемся ли мы сами последовательными и цельными существами? Если я в двадцать лет причинил кому-то зло, останусь ли я плохим человеком в шестьдесят, прожив как праведник и посвятив себя добру? Существует ли искупление? Существует ли высшее прощение? О нет, тут мы опять замыкаемся на Боге.

Макс сидел в эсэсовской столовой, не обращая внимания на недовольные взгляды окружающих, вызванные его формой офицера регулярной армии; он курил сигарету и пил желудевый кофе. У Герти появилась новая драгоценность – тонкая серебряная цепочка с кулоном из красного рубина, который висел на ней, как капля крови. Макс никогда раньше не видел у нее этого украшения. Он задумчиво посмотрел на тлеющий кончик сигареты. В голове у Макса непрерывно пульсировал шум пилы, напоминающий хриплый смех астматика.

Если вы совершили то, что сделал Макс со старой женщиной в своей лаборатории, тогда у вас остались чисто этические вопросы, потому что интуицию из своей моральной жизни вы уже полностью исключили. Вам нет необходимости о чем-то спорить – вы и так все знаете. На уровне костного мозга. И теперь, поскольку вы отвернулись от всего, что считаете правильным, вам, чтобы спасти себя, остается только задавать вопросы, и вы спрашиваете, спрашиваете и еще раз спрашиваете – и так до тех пор, пока не настанет день, когда эти вопросы позволят вам снова стать человеком, знающим, что такое хорошо и что такое плохо. Пока же все должно происходить, как по учебнику. А если нет, что тогда? Ну, тогда мир для вас вообще лишится каких-либо моральных устоев. Курите ли вы сигареты или не курите, пьете кофе или, наоборот, не пьете, вы с таким же успехом можете из живого человека сделать мертвого, и все это будет означать для вас примерно одно и то же.

Луч света из окна столовой освещал табачный дым, поднимавшийся к потолку и рассасывавшийся там, – так растворяется капля крови, упавшая в воду. Был живой человек – стал мертвый. Порог пройден, и что теперь?

А со столом, на который Макс опирался локтями, ничего не случилось; цел был также пол у него под ногами. Все осталось точно таким же, как было прежде. Макс глубоко затянулся горьким «Салемом» и снова выпустил облако дыма.

«Если ты хочешь, чтобы это было так, Макс, – сказал он себе, – земля и дальше будет вращаться».

Он заметил жирные пятна на оконных стеклах, грязь на краях столиков, обратил внимание на небольшую красную крапинку у себя под ногтем большого пальца. Макс-то думал, что в каком-то смысле изменений должно было произойти намного больше, но ничего подобного не случилось. Он просто заметил больше грязи вокруг, только и всего.

Проблема идентифицировалась как жизнеспособный альтернативный образ действия. Что лучше: принести больше добра большему количеству людей или меньше зла меньшему? «Нет, Макс, нет, ты не сможешь выйти сухим из воды». Его подход к проблеме был гораздо более эмоциональным, более плотским. Макса бросало то в жар, то в холод, тело чесалось, он обостренно чувствовал, где именно его рубашка касалась кожи, воротник сжимал шею. Макс ощущал в своем организме странные химические процессы, от которых сводило судорогой желудок и внезапно появлялась слабость в коленях, – такое с ним уже было, когда ему сказали, что у него умер отец. Мысли в голове разваливались на фрагменты, которые разбегались, когда Макс пытался слепить их воедино. Та женщина в любом случае должна была умереть. Если вы застрелите человека, который падает с небоскреба, это все равно будет считаться убийством? Для Макса внутренние споры, осуждение и укоры совести наступили только потом.

Накануне приезда бабушки Михала Макс не спал всю ночь. Он хорошо понимал, что его ждет, и был в затруднении относительно плана действий. Герти – с часами на руке и капелькой крови, сияющей на груди, – поцеловала его утром, и он понял, что впервые в жизни не может поделиться с ней сокровенным. Они отдалились друг от друга. Она сказала ему, что договорилась с одной из дам съездить в Падерборн за новыми нарядами.

– А наша промтоварная книжка это позволяет?

– Ох, Макс. С этим все в порядке, уверяю тебя. Одна из дам в городе устраивает распродажу одежды, которая больше не понадобится ей в Заксенхаузене.

– Больше не понадобится? – изумленно переспросил Макс.

Он посмотрел в окно. Середина ноября, в воздухе кружатся снежинки. Сколько он уже противостоит СС? Несколько месяцев. Смерть девочки позволила ему выиграть немного времени. Макс сказал Михалу, что возьмет ответственность за это убийство на себя. Но на самом ли деле он имел в виду ответственность? Нет. Макс имел в виду доверие. Это повысило его статус в глазах охранников концентрационного лагеря. Новость быстро докатилась до Хауссмана. В присутствии членов СС тот заявил, что Макс молодчина, что он теперь стал одним из них. Только вот он не был одним из них. А фон Кнобельсдорф так и не приехал. Слишком занят? Забыл о докторе Фоллере? Макс не стал заморачиваться догадками о причинах такого невнимания.

Герти рассердилась на Макса за такое отношение к распродаже.

– Ну, хозяева ведь не попросят вернуть одежду обратно, верно? И что, по-твоему, нужно со всем этим сделать? Выбросить в огонь?

Максу эти люди представлялись стаей пойманных животных, которых загнали в угол, чтобы убить и освежевать. Их, фигурально говоря, лишают шкуры в виде одежды, отбирают драгоценности, часы, очки и даже зубы, после чего остается лишь отделаться от костей и мяса, похоронив при этом представления о человеческой морали и сконцентрировавшись на практических проблемах переработки и утилизации ненужных отходов.

– Падерборн – большой город. Там небезопасно. Несколько дней назад бомбили Мюнхен.

Ситуация действительно была тревожной. В Мюнхене жила Криста, тетка Макса, у которой не было домашнего телефона. У Макса ушел целый день на то, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

– Я никогда не думала, что ты пораженец, Макс Фоллер, – ответила Герти. – Со мной все будет отлично, и мы вернемся еще до темноты.

Слишком уставший, чтобы с ней спорить, Макс ушел в лабораторию.

Добравшись туда, он обнаружил у двери прыщавого светловолосого охранника, сидевшего на раскладном стульчике, и ветхую старуху, покачивавшуюся перед ним на тонких как палки ногах. Внезапно напряжение, копившееся в Максе последние дни, вырвалось наружу, и он схватил парня за руку: