Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

Однако Герти Фоллер – или сущность, которая видела мир ее глазами, – обладала поразительной чувствительностью; чувствительностью, которой не могли помешать ни стены, ни дверные замки.

Итак, в Северной башне, в комнате ордена Черного Солнца, где в круг, спинками к высоким сводчатым окнам, были расставлены двенадцать тронов, а на полу была изображена многорукая свастика, среди мрамора и позолоты зала, в котором за пять лет медитаций эсэсовцам лишь один-единственный раз явилось видение, как они считали, Одина, сидел фон Кнобельсдорф и отрешенно стучал в полученный от Харбарда барабан – в тщетной надежде, что мифы о его далеких предках окажутся былью.

Поев, Макс застыл на месте, уставившись в одну точку; он просто сидел за столом – не курил, не пил, не читал. Некая сущность в образе его жены стояла у него за спиной, гладила его по голове и пела очень странную песню:

Хотя смысл песни был тревожным, на Макса она действовала успокаивающе. Он представил себе жену с пучком овечьей шерсти в руках; Герти аккуратно вытягивала волокна и скручивала их в единую нить. «С моей женой все будет хорошо, – подумал он. – Она-то каким-то образом со всем справится».

– Что происходит? – всполошилась Герти, оказавшись во сне в чертоге мертвецов.

– Волку нужна хитрость, моя дорогая, – ответил ей чей-то голос. – Помните волка? Я призываю и запутываю его.

Песня за спиной у Макса тем временем продолжалась:

Фон Кнобельсдорф, медитировавший всего несколько часов, вдруг почувствовал какое-то странное волнение. Это не было божественное видение, которого он жаждал всей душой, – иногда, когда очень долго ждешь автобуса, в конце концов начинает казаться, будто слышишь вдалеке шум его мотора; нет, это было нечто более основательное, какое-то сотрясение глубоко внутри него. Фон Кнобельсдорф огляделся по сторонам. Узкие сводчатые окна зала были уже не окнами, а дверными проемами, через которые он мог уйти. Оберштурнбанфюреру пришлось сдерживать себя, чтобы не расплакаться от радости. Его долготерпение и вера были вознаграждены.

В окровавленном подвале, сотрясаемом взрывами бомб, взгляд Кроу, связанного и пришпиленного к полу, затуманился. Когда же зрение к нему вернулось, он был уже совсем в другом месте. Кроу сидел на широком черном пляже, а за спиной у него высился черный чертог, поблескивавший извивающимися змеями. У входа в строение громадная змея высоко подняла голову и с шипением выпустила в небо фонтан яда. Раскрашенного человека, колдуна, нигде не было видно. Как не было видно и Ариндона.

Герти продолжала петь, поглаживая мужа по голове:

– Зверя? Вы сказали «зверя»? – переспросил фон Кнобельсдорф со своего места в рыцарском зале.

Он слышал доносившееся снаружи пение и обернулся к своим коллегам-рыцарям, однако вместо них на тронах сидели скрюченные скелеты в черной униформе СС. Фон Кнобельсдорф улыбнулся. Смысл этого видения был ему предельно ясен: он избранный среди этих рыцарей – а может быть, и из всей нации. Он шагнул в один из проемов в стене и увидел, что стоит на выступе длинного черного пляжа. Вдали на горизонте поднималось нечто, похожее на дым. Фон Кнобельсдорф почувствовал, что должен пойти туда.

А Кроу, находившийся перед чертогом, увитым змеями, устремил взгляд вдаль. Там у стен высокого треугольного замка по сияющему черному пляжу шла леди в синем плаще. В руках у нее был моток ниток. Кто она? Его мозг не дал ответа на этот вопрос, но Кроу откуда-то знал ее, он был в этом уверен.

Ему хотелось убраться с этого берега, подальше от чертога со змеями. Внутри этого строения что-то было. Кроу чувствовал, как оно сопит и хрипит в кромешном тесном мраке. Профессор знал, что это, и сдерживался, чтобы не подбежать к входным дверям и не распахнуть их настежь.

Он с трудом шел по берегу, через дюны из вулканического обсидиана, под полумесяцем луны, от которой на землю веяло неестественным холодом. С вершины последней дюны Кроу увидел перед собой равнину, широкую, как пустыня, и черную, как антрацит. Черное поле было совершенно однородным, лишь на большом расстоянии от профессора на поблескивавшем грунте выделялось какое-то возвышение. Кроу принял его за какое-то вулканическое образование, что-то вроде кратера посреди бескрайнего потока застывшей лавы. Однако для этого возвышение было слишком правильной формы.

Так или иначе, это была хоть какая-то веха, ориентир на унылой местности, и Кроу решил направиться туда. Вскоре он потерял счет времени. Ему казалось, что он идет уже несколько дней, но луна светила все так же, и погода оставалась неизменной. Наконец Кроу поравнялся с объектом, замеченным издалека. Это был наполненный серебристой водой, идеально круглый бассейн радиусом десять футов, с высокими, примерно в три фута стенками. Кроу понял, что это колодец. При свете луны жидкость в нем поблескивала, как расплавленное серебро.

Было там еще кое-что, что Кроу не удавалось рассмотреть. Во сне порой случается, что органы чувств не подчиняются командам сознания, – так было и теперь. Кроу краем глаза заметил что-то еще, однако никак не мог сфокусировать на этом взгляд.

Он долго мучился, прежде чем ему наконец удалось направить взгляд в нужную сторону, и профессор увидел рядом с колодцем голову мужчины, насаженную на кол. Она была необычайно красива, но не той красотой, которая пленила бы художника. Хозяин головы, которая, казалось, двигалась, был неопределенного возраста и мог быть представителем любой национальности – кельтом, скандинавом, финикийцем, сарацином или бриттом. Рядом с колом грудью вниз лежал обезглавленный труп. В руке он сжимал тонкой работы рог для вина, отделанный серебром.

Со стороны дюн к Кроу приближалась леди в синем. Так кто же она такая? Профессор не сомневался: если бы у него было больше времени, он бы это вспомнил.

Кроу понимал, где находится, и не имел желания оставаться здесь дольше. Эту легенду вдолбили в него еще в детстве, бесчисленное количество раз повторив ее долгими зимними вечерами у очага. Это был колодец Мимира, пророческие воды самого первого из богов, а на колу и под ним было то, что осталось от самого Мимира. Кроу уже хотел уйти, но тут увидел еще кое-кого – высокого бородатого человека в шляпе с широкими полями. Харбард!