Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

Кроу почувствовал что-то у себя на шее. Это был аркан. Веревка затянулась. Сначала его повалили лицом вниз, потом перевернули на спину. С улыбкой на изуродованном лице Ариндон привязывал Кроу к колу, вбитому в пол. Ноги профессора тоже были привязаны, и он ощущал в груди какую-то тяжесть; это ощущение вызывал воткнутый в него обломок кривой сабли.

Кроу сделал глубокий вдох, и тут ему в рот вставили что-то острое. Он попытался сомкнуть челюсти, но не смог. Между нёбом и нижними зубами застрял какой-то гвоздь или штырь, мешавший ему закрыть рот.

– Он присутствует, – сказал разрисованный человек. – Он присутствует на этом уничтожении. Начинай.

И Ариндон затянул обрывок песни на родном языке северных предков Кроу:

Петля на шее Кроу затягивалась; он попробовал прокашляться. Раскрашенный человек посмотрел на него сверху вниз.

– Я пощекочу ему сердце.

Он нагнулся, взялся за торчащий конец обломка сабли-полумесяца и пошевелил им.

Кроу показалось, что его сейчас стошнит. Иллюзии исчезли, все стало предельно ясно. Кроу был уверен: каких бы результатов этот странный разрисованный персонаж не добивался в прошлом, сейчас у него ничего не выйдет. Это была середина ритула, но магия здесь отсутствовала. Человек, стоявший перед Кроу, был не колдуном, а глупцом с кровожадными замашками. И тем не менее с Кроу творилось что-то странное. Ему показалось, что откуда-то издалека сквозь грохот взрывающихся бомб до него донеслось женское пение.

Встретив Макса в коридоре, фрау Дэхер сообщила ему, что потеряла цепочку. Вещь была довольно дорогая и сама по себе, с красивым рубином в серебряной оправе, однако женщина вдобавок испытывала к ней сентиментальные чувства, поскольку это был подарок мужа, который он сделал ей в честь своего вступления в ряды СС. Фрау Дэхер терялась в догадках, куда могла подеваться цепочка: из своих апартаментов она ее не выносила. Убирала у них прислуга из числа свидетелей Иеговы, славившаяся своей честностью. Днем дверь у Дэхеров всегда была открыта – фрау Дэхер просто в голову не приходило ее запирать. Кто в СС мог быть настолько бесчестным, чтобы, улучив момент, проверять, какая дверь заперта, а какая нет?

У фрау Куллен тоже пропали кое-какие драгоценности – так называемое кольцо вечной любви с чудесным бриллиантом; оно могло бы стоить ее мужу годовой зарплаты, однако было приобретено за хлеб и воду, потому что герр Куллен занимал завидную должность – был главным управляющим в лагере Заксенхаузен. Фрау Куллен вместе с фрау Фоллер отправилась в Падерборн за покупками и каким-то странным образом потеряла кольцо, когда примеряла платья. Драгоценность долго и тщательно искали, но так и не нашли.

А затем наступила очередь браслета от Тиффани, принадлежавшего фрау Браун. Она вышла из своего дома, расположенного в лагере, чтобы пообедать с Хауссманами в замке, и, вернувшись, обнаружила пропажу. Фрау Браун спросила у фрау Фоллер, не видела ли та браслет, поскольку, выходя из служебного автомобиля, столкнулась с ней во внутреннем дворе. Женщины немного поболтали и договорились как-нибудь поиграть в теннис. Может быть, фрау Фоллер видела, как она его обронила? Но нет, фрау Фоллер ничего не видела.

За обедом Макс сидел напротив своей нарядной жены. Она приобрела красивое голубое вечернее платье с кружевами на плечах. Волосы Герти были уложены в узел. Правую руку украшал браслет с бриллиантом, левую – изящные дамские часики; на груди мерцал кроваво-красный рубин, в свете канделябра напоминавший цветом выдержанное красное вино. «Просто неземная красота», – подумал Макс.

– Фон Кнобельсдорф тобой доволен? – спросила Герти.

Макс впился зубами в картофелину. За обедом у него не было аппетита, но сейчас он был ужасно голоден. У Макса не было сил даже на то, чтобы ответить жене.

– Так фон Кнобельсдорф теперь тобой доволен? Можем мы наконец избавиться от этого крокодила? Совершенно дурацкая ситуация – жить по соседству с этой тварью.

– Фон Кнобельсдорф сам воплощение абсурда. Он сумасшедший, – заявил Макс.

– Я уверена, что ты преувеличиваешь.

Макс смотрел на свою жену и, вместо того чтобы восхищаться ее красотой и снисходительностью, впервые в жизни воспринял их как оскорбление. То, что она вынуждена существовать в этом варварском мире, казалось ему неуместной шуткой. И Максу захотелось разнести его в щепки.

– Сегодня под непосредственным руководством господина оберштурмбанфюрера я замучил до смерти одну очень симпатичную старенькую цыганку. В течение ближайших нескольких недель мы отыщем в лагерях пары родственников. Во время некоторых экспериментов мы не будем говорить, допустим, брату, что убиваем его сестру, в других – будем. При этом мы станем наблюдать за реакцией испытуемых, отслеживая паранормальные явления. А фон Кнобельсдорф тем временем будет находиться вместе с одиннадцатью такими же психами в Северной башне, где они будут медитировать вокруг отсеченной головы своего коллеги по СС в надежде установить контакт со сверхъестественными силами, неизвестными и, скорее всего, несуществующими. Хочешь еще вина?

Он подлил жене вина в бокал.

– Да, это действительно абсурд, – согласилась Герти.

Вопреки ожиданиям Макса, его слова ничуть ее не шокировали.

– Вот именно. Так что на этом фоне крокодил уже не кажется мне столь уж отвратительным.

– Тем не менее крокодил – это очень неудобно. Наверное, мне нужно самой поговорить с фон Кнобельсдорфом. Иногда для того, чтобы решить вопрос, требуется вмешательство женщины.

– Нет! – воскликнул Макс.

Он не хотел, чтобы его жена приближалась к этому человеку.

Герти спокойно пригубила вино.

– Как скажешь, дорогой.

Сны, тревожившие фон Кнобельсдорфа по ночам, были уникальны для оккультиста. Он видел себя мальчиком, который идет по родному городу. Увидев кондитерскую, он зашел туда и купил самый большой шоколадный батончик на свете – больше его самого. Такие вот дела. Никаких тебе демонов, никаких богинь, никаких зловещих духов, возникающих из языков пламени. Но фон Кнобельсдорф всю жизнь посвятил оккультным наукам и поэтому не желал видеть во сне шоколад. Он хотел видеть ангелов и бесов.

Как правильно предположил Харбард, ум фон Кнобельсдорфа был организован не так, как у обычных людей. Нормальное человеческое сознание напоминает хор, отдельные участники которого либо спелись, либо нет. Соответственно, они либо создают благозвучную мелодию, либо впадают в диссонанс; там есть свои уровни и взаимодействие, басовые партии и сопрано. Сознание же морального урода фон Кнобельсдорфа было скорее похоже на протяжную ноту – надрывно пронзительную и неослабевающую. Он вожделел власти и влияния, но более эффективно проявил бы себя в качестве солдата на поле боя, где его брутальная решительность и целенаправленность были бы достоинствами. Оберштурмбанфюреру гораздо труднее было разобраться в человеческой чувствительности, которой он сам был лишен. Бессмысленно тридцать лет учиться играть на трубе, если у тебя нет пальцев.