Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

– Пожар, говорю! – зло крикнула женщина, скомкав узкие губы, и заторопилась дальше.

…Выйдя из вестибюля гостиницы в суетливой толпе, я, не останавливаясь и сдерживая себя, чтобы не глянуть, куда упала Вита, пересек газон, мокрый от струи, бьющей из трещины пожарного рукава.

Глянул на часы – половина шестого. До вылета моего самолета оставалось почти четыре часа. Успею немного подсохнуть. Посмотрел на гостиницу. На седьмом этаже не осталось ни одного окна, из которого не валил бы дым, а левое крыло, в том числе и мой номер (я определил его по моей конструкции, свешивающейся с окна пятого этажа) было объято пламенем. Там, где огонь удалось погасить, вместо дыма клубился пар.

По подземному переходу перебрался на противоположную сторону проспекта и, пройдя ряд закрытых магазинов, сел за столик под навесом кафе «Мороженое». Стало совсем светло.

Из заднего кармана джинсов достал размокшую и мятую пачку сигарет, выбросил в урну. Вспомнил, что и в дипломате есть блок «Родопи». Достаю, срываю целлофан, разминаю табак. Хорошо, что у меня газовая зажигалка, а не спички. С жадностью делаю несколько затяжек. Приятно чувствовать, как после большого перерыва никотиновый эфир, поднимаясь снизу, мягко обволакивает мозг…

Около восьми я был в аэропорту, а еще через полтора часа находился в воздухе на высоте восьми тысяч метров, и все происшедшее со мною сегодня казалось бредовым сном.

Очевидно, что-то не срабатывало: после очередного захода на посадку самолет, взревев двигателями, пошел на третий круг. Среди пассажиров нарастало беспокойство, которое передалось и мне.

Стандартная стюардесса в синей одежде, облегающей фигуру, прошла несколько раз туда и обратно по салону, и меня, как ни странно, в этот момент с его некоторой внутренней неудовлетворенностью от затянувшегося полета, занимала, на первый взгляд, нелепейшая мысль: легко ли эта самая «Мисс Одесса» защелкивает по утрам у себя на спине квадратики пластмассовых деталей лифчика, или просит кого-то помочь. Но это только на первый взгляд мысль нелепая, потому что всегда каждый здоровый мужчина оценивает женщину, прежде всего, с точки зрения сексуальной привлекательности.

Не знаю, как у кого, а у меня по отношению к стюардессам это умозаключение носит несколько сдержанный характер. Вероятно, причиной этому та же самая стандартность, когда отличить одну стюардессу от другой, а тем более запомнить затруднительно, и они все воспринимаются не в качестве женской субстанции, а деталью авиалайнера, в отличие от которого им для подчеркивания индивидуальности необходим хотя бы один дефект, но, естественно, в разумных пределах: трудно вообразить себе одноногую стюардессу.

Этот полет по кругу начал уже нагнетать напряженность. Я не верю, когда утверждают некоторые, что они абсолютно не испытывают внутреннего дискомфорта, находясь в самолете выше облаков, и что им не приходят в голову мысли о зависимости их жизни от таких, казалось бы, мелочей, как треснувшая заклепка на обшивке крыла или не до конца затянутая гайка на фланце топливного насоса.

На четвертом или пятом круге, когда уже больше нельзя было оставлять пассажиров в неведении, из пилотской кабины вышла стюардесса и, машинально выдавив из себя улыбку, сказала:

– Товарищи пассажиры, по техническим причинам аэропорт не может нас принять: занята взлетно-посадочная полоса. Принимаются срочные меры. Запас топлива у нас достаточный. Минут через десять посадка будет разрешена. Всем пристегнуть ремни и соблюдать спокойствие.

Версию о неполадке на взлетно-посадочной полосе, скорее всего, предложил капитан корабля. Версия успокаивающая: у нас все в порядке, топлива достаточно, в крайнем случае можно будет совершить посадку в ближайшем аэропорту, и мало кому придет в голову, что те десять минут, о которых говорила стюардесса, растянутся, может быть, на час – время, которое необходимо не для устранения чего-то на этой самой полосе, а для того, чтобы выжечь остатки топлива из баков.

Я сижу возле иллюминатора, и дрожащая алюминиевая плоскость крыла всего лишь метрах в трех от меня, но она тоже в другом измерении, в другом мире, как тот человек, выглянувший с шестого этажа гостиницы, и меня на этот раз не тянет в этот холодный, залитый солнечным светом мир. Мой мир, обозначенный четким овалом фюзеляжа, движется по пространственно-временной оси, и я не хочу, чтобы оси этих двух миров пересеклись на высоте две тысячи метров.

Я уже знаю, в чем неполадка, да это, очевидно, не секрет для тех, у кого такой же обзор, как у меня. Оборачиваюсь. Сидящий за мною седой мужчина слегка кивает головою. Да, правое колесо шасси не открывалось.

Рядом со мною сидит женщина зрелого возраста, которая изо всех сил старается казаться моложе своих лет, вызывая этим неприязнь и жалость одновременно. Она в начале полета пыталась завести со мною «светский» разговор об отдыхе на Селигере, но, не встретив понимания, вскоре уснула, склонив голову набок и открыв рот с белоснежными керамическими зубами.

Впереди расположились человек шесть – одна компания. У всех модная и разнообразная одежда, все молоды, кроме одного – очень сутулого, но симпатичного плотного мужчины (он у них, видать, за главного) – все рослые, мускулистые, загорелые. И по тому, как они вели себя: сдержанно, сосредоточенно, я понял интуитивно, что дело у них серьезное.

Мысли мои перескочили с сиюминутного на сон, увиденный в гостинице: ночь, костер на песке, Вита, темная фигура Гнутого – достаточно небольшой детали, штриха, присутствия рядом сутулого человека, чтобы вспомнить совсем не относящееся к данной ситуации.

Снова вышла стюардесса с подносом в руках, на котором стояли широкие пластмассовые стаканчики. Она шла по проходу, наклоняя поднос то в ту, то в другую сторону. Когда дошла очередь до меня, я отказался, хотя во рту пересохло. Бессознательно (почти по Фрейду) я этим хотел показать ей, что все нормально, обеспокоенности нет, даже если при посадке дают пепси-колу, и что мне совсем не хочется утруждать такую симпатичную женщину, которой придется наливать лишнюю порцию.

Вынужденная посадка – это факт. И эти затянувшиеся круги над корпусами тракторного завода, над убедительной и четкой геометрией плотины, будто ремнем перетянувшей талию большой реки, над фонтанами света, бьющими с зеркал озер поймы, над пропастями в облаках – все это лишь прелюдия к тому, что произойдет с нами, когда в баках выгорит топливо до безопасного минимума и капитан корабля с таким запоминающимся лицом решит с наземной службой, куда и как нам садиться.

И вот этот момент настал.