Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

Длинный меч, по его словам, был пригоден прежде всего для колесничных и кавалерийских сражений. В пешем же бою, если удавалось проскользнуть под копьями противника и дело доходило до кулачной схватки, Сумариос предпочитал меч покороче или кинжал, более сподручный в единоборстве. Тем не менее он заставлял нас упражняться и с длинными мечами в пешей схватке, ибо, по обычаю, герои должны сходиться на них в одиночных поединках вместе с копьями. В каждом виде боя это оружие используется по-разному. Когда мы тренировались пешими, Сумариос требовал, чтобы мы проводили силовые атаки, ибо утверждал, что стойкость пехотинца составляла крепость тела, которую необходимо было подорвать, чтобы выиграть бой. Будучи же всадником, нужно было наносить лёгкие расчётливые удары, потому что тут главным было удержаться в седле, ведь преимущество верхового больше в скорости и его возвышении над противником, нежели в силе.

Куцио тоже взялся за нас. Кучер учил запрягать и распрягать лошадей, водить их под уздцы, управлять ими голосом, уметь задавать нужный темп, чтобы они легко въезжали на гору или неслись по извилистым тропам. Что может быть упоительнее, чем править настоящей повозкой! Окликать скакунов, бросать громкие приказы, одним лишь словом хвалить или хулить коней, нестись, рассекая воздух большими рывками, подхлёстывать коней на доброй дороге или же сдерживать их на кочках, играючи держать равновесие во время толчков. Ох и дивная забава! Бросать пьянящий клич навстречу ветру, захлебываясь от смеха! Но уметь только управляться с упряжкой для нас было недостаточно. Ведь нам суждено было стать бо́льшим, чем возничими: в бою главным предназначением колесницы является свобода передвижения, которую она дает воинам. Мы научились стоять на повозке, не держась за борта, бросать дротики, мчась галопом, спрыгивать на землю или запрыгивать в кузов на полном ходу.

Обучение владению оружием требует упорства и постоянства. В тёплое время года, когда Сумариос отбывал в поход или в Аварский брод, мы приостанавливали наши занятия. Правитель Нериомагоса учитывал эту прореху и, когда вновь возвращался в свои земли, всё чаще и чаще останавливался в Аттегии, чтобы наверстать упущенное. Он чувствовал себя должником, и ему более не надобно было предлога для ночлега. Поскольку мы обязаны были его слушаться, когда он обучал нас, он стал нам с братом как отец. Наше имение стало ему вторым домом. И я больше не пытался защитить мать: ведь, предавшись чувствам, она подарила нам Сумариоса.

К сожалению, в нашем образовании не хватало ещё одного звена. Сумариос часто рассказывал о своде правил поведения воинов, но мы никак не могли его запомнить. В обучении владению оружием и верховой езде всё было чётко и ясно: мельчайшая оплошность стоила оплеухи, падения с лошади или того хуже – братской насмешки. А вот изгнание отдаляло нас от раутов и ассамблей, так что тонкости этикета, которые вдалбливал нам Сумариос, применить было негде, и они влетали в одно ухо и вылетали в другое.

Следует признать, что это однобокое обучение ничуть не меняло нашего нрава. Мы вырастали всё более дерзкими и свободными в стороне от попечения воинского сообщества. Беготня по чужим дворам, мелкие кражи и наше озорство нарастали снежным комом, и мы стали сущим наказанием для всех соседей. Нам ещё и пятнадцати зим от роду не было, а мы уже успели увести несколько коров. Мы принялись ещё пуще соперничать с сорванцами Нериомагоса. Когда Сумариос определил своих двух сыновей в пажи вдали от дома, то многочисленная ребячья гурьба осталась без вожаков. Ну а мы, взрослея и крепчая, превратились в грозу этих мальчишек.

И вот однажды случай предоставил нам возможность одним глазком взглянуть на то, какой могла бы быть жизнь при дворе. Несмотря на изгнание нас из светского общества Верховным королём и недоверие матери к королевской знати, отряд воинов остановился на ночлег в Аттегии.

Мне шёл тогда двенадцатый год. Солнечным днём мы с братом, Исией и Акумисом слонялись по незасеянным пашням усадьбы, раздумывая, прогуляться ли нам по окраине Сеносетонского леса или же устроить карательный набег на шкодников одного фермерского хозяйства в Верноялоне. Тут Акумис заметил, что на нериомагосской дороге показалась толпа, и мы мигом перемахнули через плетень, чтобы проследить за странниками. Это были не местные жители, а небольшой отряд хорошо вооружённых воинов, шествующих по обе стороны от двух боевых колесниц, и повозки в окружении стаи собак. Нам сразу захотелось рвануть домой, чтобы предупредить обо всём мать, как вдруг мы признали колесницу Сумариоса. Среди воинов выделялся один немолодой уже всадник в изысканных одеяниях, который не был вооружён, и мы узнали в нём Альбиоса. Однако более всего нас поразило присутствие среди мужчин барышни. Она ехала верхом на богато украшенной кобылице и казалась издалека юной и надменной. Было очевидно, что воины и бард составляли её свиту, и наши сердца затрепетали от волнения, ибо, по рассказам Суобноса, одна красивая наездница ведала таинственными тропами в глубине леса.

Мы отправили Исию и Акумиса домой, чтобы они предупредили мать о том, что пожаловали гости. А мы с Сегиллосом как ни в чём не бывало выбежали навстречу кортежу. По обыкновению, мы всегда приветливо встречали Сумариоса и Альбиоса, но в тот день эта учтивость стала удобным предлогом, чтобы утолить наше любопытство, ибо до сих пор мы ни разу не видели, чтобы бард и правитель Нериомагоса прибывали к нам вместе, и, конечно же, нам прежде всего хотелось разглядеть прекрасную наездницу поближе.

Мы выскочили прямо под ноги лошадям, на что Сумариос раздражённо прогремел:

– Ну что за дурни! Как я учил вас вести себя с героями?!

Тогда я запоздало вспомнил, что он действительно запрещал нам показываться перед вооружёнными отрядами, поскольку присутствие детей на религиозных или воинских обрядах считалось кощунством. Однако в силу детской привычки бежать ему навстречу всякий раз, когда он посещал нас, мы и не вспомнили про это правило. Присутствие других воинов, которые хотя и смотрели на нас скорее с удивлением, чем с недовольством, только усугубляло наше положение. К счастью, вмешался Альбиос.

– Ха-ха! Кого я вижу! – воскликнул он, посмеиваясь. – Юные повелители Аттегии!

Подмигнув Сумариосу, он вступился за нас:

– Не ворчи уж на них, герой! Они как галантные кавалеры любезно решили пополнить свиту своей гостьи.

Повернувшись к наезднице, он добавил:

– Это Белловез и Сеговез, сыновья Даниссы и твои будущие племянники, принцесса!

Вышеупомянутая принцесса с каким-то восхитительным недоумением приподняла бровь, внимательно рассматривая нас с высоты своей лошади. Мы и впрямь были не очень похожи на детей из знатной семьи. В грязных брогах [75] Обувь из недубленой кожи, сохранявшей мягкость и эластичность сырой кожи. Эта обувь не имела каблука и соединялась посредством ремешков, вырезанных из того же куска кожи. , в браках с отвисшими коленями, взъерошенные, в заплатанных туниках перед ней топтались лишь маленькие оборванцы, а наши наглые мордашки вряд ли придавали благородства.