Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Ой, не надо!

– Я не уйду. Я только до стены. А то костёр мешает, понимаешь?

Девчушка натянула одеяло до глаз, будто оно могло послужить защитой, и испуганно кивнула, однако только травник встал, выпростала руку и вцепилась ему в рукав.

– Успокойся. Я только взгляну и вернусь.

– Не надо смотреть, – сказали вдруг из-за развалин.

Травника будто подбросило – через мгновение он уже стоял в разрушенном дверном проёме, боком, с посохом на изготовку.

– Кто здесь?

– Я, – сказала Зерги, выходя из темноты. – То есть мы.

Из темноты выступил ещё один силуэт, приземистый, мохнатый. Собака, понял травник. Впрочем, нет, пожалуй, не собака… Неужели волк?

– Не подходи, Зерги, – угрюмо сказал травник, – стой, где стоишь. Что тебе нужно?

Одежда девушки была измята, в грязи, на куртке спереди зиял разрез, сама куртка в бурых пятнах, о происхождении которых можно было даже не гадать, лицо осунулось, свалявшиеся волосы связаны в пучок, а чёлка срезана под корень, разве что не сбрита. От неё за пять шагов разило конским потом и засохшей кровью.

– Жуга, Жуга, – устало сказала она, – ты всё такой же. Не доверяешь никому.

– Не подходи: ударю, – ещё раз предупредил её травник. Быстро оглянулся – нет ли кого сзади, и тотчас повернулся обратно, ибо сзади никого не было. Арбалетчица осталась неподвижной.

– Можно я сяду? – попросила она.

– Садись.

Зерги кивнула и опустилась на обломки рухнувшей стены. Морщась от боли, стащила сапог. Собака неподвижно замерла в стороне, Жуга с трудом гнал желание рассмотреть её получше – что-то в ней было странное, привлекало внимание. Но сейчас он опасался потерять из виду основного противника.

– Девчонка с тобой? – безразлично спросила арбалетчица.

– Зачем ты спрашиваешь? Наверняка ведь знаешь, что со мной.

– Нет, но… она жива? С ней всё в порядке?

– Не надейся кончить дело. Второго раза не будет, ты меня знаешь.

Зерги не обратила внимания на его слова.

– Тогда бедняжке повезло, – сказала она, стягивая второй сапог. – Слушай, тут кругом кирпич и камни, ты же не думаешь, что я нападу на тебя босиком? – Она перевернула обувку, вытряхивая камешки. – Врукопашную против тебя мне не продержаться и минуты. Может, хоть это заставит тебя меня выслушать.

Странник поколебался.

– Хорошо, я выслушаю тебя, – наконец сказал он. – Положи оружие и отзови собаку. Тогда будем говорить… Проклятие, Сусанна, ляг обратно! У неё арбалет!

Девочка послушно юркнула обратно за камень, под одеяло. Зерги снова покачала головой.

– Нет у меня арбалета, – понуро сказала она. – И нож я потеряла. И драться не хочу. И собака не моя. И это не собака. Хотя тебе всё равно. Мы не враги, Жуга. Тот, в сером, ведь и нас хотел убить. Так что теперь мы с ним врозь. Поверь, я не вру. Я тебя никогда не обманывала.

– Всё когда-нибудь случается впервые, – проворчал Жуга. Посоха, однако, не опустил. – Зачем тогда ты ехала за нами, Белая Стрела?

Арбалетчица в изнеможении откинулась к стене и закрыла глаза.

– Я не знаю, айе, сама не знаю. Наверное, так надо. Только не спрашивай, кому и зачем: я страшно устала, страшно, ни черта не соображаю. Я бы развела костёр здесь, ты не против? Завтра вечером я всё тебе расскажу.

– Вечером? – наморщив лоб, переспросил Жуга. – Почему вечером?

Зерги повернула голову к травнику.

– Потому что днём я не смогу говорить, – ответила она, открывая глаза. – Жуга, послушай, я не думала, что всё зайдёт так далеко. Я думала, тот тип просто хочет убедиться, что ты жив, поговорить с тобой и всё такое, а он… Ох, чёрт. – Она потёрла живот и поморщилась. – Нам нужно было отыскать тебя, Жуга. Позарез. Хотя бы потому, что Андерсон теперь и мой враг тоже. Мой… и Рутгера.

– Рутгера? Какого Рутгера? А, того беловолосого. Он с тобой?

– Айе. Пообещай, что не тронешь его.

– Я ничего не буду обещать. Пусть он сам за себя попросит, если хочет.

– Ладно, – устало согласилась Зерги, поднимая руки в знак согласия. – Он тебя попросит… только потом. Сейчас у нас нет выбора. – Она обернулась: – Рутгер… подойди.

Жуга напрягся, ожидая появления наёмника, зашарил взглядом по кустам, но тут вперёд шагнул… белый волк. Приблизился без малейшего звука и, всё в той же абсолютной тишине, улёгся у Зерги в ногах. Вытянул передние лапы, положил на них тяжёлую лобастую голову и замер, насторожённо глядя на травника снизу вверх из-под насупленных бровей. Глаза у волка были ярко-голубые.

– Что за… – начал было травник и умолк.

Повисло молчание.

Какую-то минуту травник медлил, словно взвешивая «за» и «против», потом решительно перехватил посох в левую руку, сделал шаг и тронул Зерги за плечо. Та не воспротивилась, не пошевелилась, осталась сидеть как сидела. Жуга наклонился, заглянул ей в лицо – в один глаз, в другой, потрогал запястье, поводил у неё над головой раскрытой ладонью, пробежался пальцами вниз по хребту, коснулся живота и сжал кулак, будто собрал невидимые нити. Закрыл глаза и некоторое время так стоял, каменея лицом. Текли минуты. Ни волк, ни арбалетчица не шевелились. Девчушка у костра смотрела на всё это чуть ли не с суеверным ужасом.

Наконец травник выдохнул, шумно и прерывисто, будто он перемёрз и у него дрожала челюсть. На пальцах, сжавших посох, проскакивали искорки.

– Теперь ты мне веришь? – едва ли не с мольбой спросила Зерги. – Веришь? А?

– Яд и пламя, – тихо выругался травник вместо ответа, опускаясь перед девушкой в зелёном на колени. Сусанна не видела его лица и потому невольно вздрогнула, когда он вновь заговорил. И поразилась – столько изумления, растерянности и неверия было в его голосе. – Что ты сделала с собой? – Он перевёл взгляд на волка. – Что ж вы оба натворили…

Зерги подалась вперёд, уткнулась травнику в рукав и тихо заплакала.

Десятая кружка пива шла с трудом, можно сказать – в мучениях. Иоахим Шнырь сопел и отдувался, наконец всё-таки сдался и поставил её на стол. Подпёр ладонью голову, зубами оторвал полоску мяса от копчёного бараньего ребра и принялся жевать, медленно двигая челюстями. Так он и сидел, уставившись в точку перед собой невидящим взором.

В корчму, под крышу, Шныря загнал всё тот же дождь, иначе он наверняка протопал бы мимо. А так – зашёл, обсох, согрелся и решил перекусить и выпить, да сорвался – начал пить за кружкой кружку, благо в кошельке ещё звенело. Впрочем, много ли того звона… Шнырь пропил и сегодняшний ночлег, и завтрашний обед, и даже ужин, но останавливаться не хотел, а может, не мог. Но и у тела были пределы. Иоахим уже четырежды выходил на двор, всякий раз возвращаясь продолжить, пока наконец его желудок не запросил пощады. Двигаться не хотелось. Есть не хотелось. Пить, к сожалению, тоже больше не хоте- лось.