Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

Или магам.

Мои три мышонка недостаточно сильны. Но даже будь они сильны, они могли бы справиться с ней, токмо буде между ними согласие.

А согласия нет.

Есть и ещё путь. Верней, я думаю, что он есть. На самом деле я могу токмо предполагать, ведь те, кто смог потратить Силу, сделали это не в одиночку. Да и мир изменился…

– Что ты пишешь?

Жуга поднял голову и посмотрел на девушку. Та сидела у огня, закутанная в плащ, смотрела на травника. Огневушки танцевали на её лице.

Травник отложил свинцовый грифель.

– Разное, – уклончиво сказал он. – Записываю мысли.

– Для чего?

– Чтобы не забыть.

Пошли вторые сутки с момента, когда господин Андерсон затеял жалить девушку пчелой, а травник её вызволил. Всё это время они провели в пути, останавливаясь, только чтобы прикупить еды. Заночевать Жуга предпочёл в лесу. Девушка не стала спорить: она была слаба, несколько раз ей становилось дурно. До Кортрейка было примерно тридцать лье – день пешего пути, но Жуга опасался погони и не решился выйти на дорогу. Девушку он нёс на руках, а когда та смогла идти самостоятельно, уже стемнело. По счастью, ненастье кончилось, и солнце, светившее почти по-летнему, подсушило землю. Хоть ночью было холодно, уже возможно было без опаски для здоровья ночевать под открытым небом. Поблизости оказался невысокий холм со старыми развалинами. Там и остановились.

– А я думала, ты чародей. И пишешь колдовскую книгу.

Травник чуть заметно улыбнулся.

– По этой книге невозможно колдовать, – сказал он. – Да и не в колдовстве дело.

Костёр Жуга развёл при помощи кресала.

Девочка рассматривала спутника не скрываясь. Впрочем, последнего это не смущало.

Травник осунулся, скулы его заострились, в глазах появилась дремотная дымка. Всё это время он не спал. Держался и не спал. Возможно, он потому и не хотел снимать комнату в гостинице, что на природе легче было не заснуть. Когда бы девушка ни просыпалась – среди ночи, на привале днём, травник неизменно бодрствовал. Для чего он изводил себя, ей было непонятно. Может быть, он караулил, может быть, молился или размышлял, а может, просто изнурял плоть, как это делают монахи и отшельники, святые столпники и прочие анахореты, чтобы добиться чистоты сознания. Но, скорее всего, причина была третья, и такая, что девчонка не могла об этом догадаться.

Путь их лежал на побережье – к Цурбаагену и Лиссбургу, двум городам, в которые травник стремился с непонятным упорством.

– Что теперь со мной будет? – спросила девушка.

– Отведу тебя домой, – последовал ответ.

Та помолчала.

– У меня нет дома, – наконец сказала она. – Родни в Локерене у меня не осталось.

– Тогда я отведу тебя обратно в Кортрейк.

Девушка потупилась.

– Не надо в Кортрейк, – сказала она.

– Как не надо? Ты же там работала!

– Я работала прислужницей в гостинице. Когда меня… – она замешкалась. – Когда меня украли, хозяева наверняка подумали, что я сбежала, и наняли другую. Я не знаю, но, наверное, это так. Они мне не поверят, просто выгонят на улицу, и никто больше не возьмёт меня на работу.

Травник смерил девушку пытливым взором, задумчиво взъерошил волосы рукой и отложил исписанные листы. Откинулся к дереву и сплёл пальцы в замок на поднятом колене.

– Это отговорки, – сказал он. – Я уверен, ты легко найдёшь работу. Ты, кажется, девушка честная, не белоручка, не уродина и не больная. В чём же дело?

– Всё равно, – упорствовала та. – Посмотри на меня: я маленькая! Меня не берут ни прачкой, ни молочницей, а для кружевницы у меня слабое здоровье – я всё время падаю в обморок и кашляю, если сижу скрюченной. Я… не могу вернуться.

– Что же получается, – Жуга развёл руками, – ты не хочешь, чтобы я отвёз тебя домой, не хочешь возвращаться в город, где работала… Чего же ты хочешь?

Она глубоко вздохнула, словно набираясь смелости, зажмурила глаза и даже сжала кулаки.

– Я хочу с тобой, – выдохнула она.

– Со мной? Что значит – со мной? Послушай, это невозможно…

Девушка подняла взгляд. В её глазах поблёскивали слёзы.

– Ты ведь не бросишь меня? – робко спросила она.

– Брошу? – Травник поднял бровь, потом нахмурился. – Погоди, погоди… О чём ты говоришь? Мы никогда не были вместе!

– Я… умру без тебя.

– Вздор! – возмутился травник. – Ты нормальная, здоровая девочка. Держись от пчёл подальше, и всё будет хорошо.

Та обхватила колени руками и придвинулась к огню.

– «Хорошо» уже не будет, – тихо сказала она, кусая губы и глядя в огонь. – Я без тебя умру. Ты, наверное, не думал об этом, а я знаю. Я была совсем-совсем маленькой, когда это поняла. На меня все махнули рукой – мама, дядья… Все. Меня будто заранее похоронили. У меня никогда не было друзей. Никого. Никогошеньки. Только ты. Из-за этих пчёл, из-за моей болезни все меня боялись. Мама извелась, а потом умерла. Соседские мальчишки дразнили меня кошкой, потому что у кошки девять жизней. Когда ты приходил, все прятались по углам, а потом вылезали и ругались и кидали в меня камнями и навозом. Говорили, что меня надо сжечь как ведьму. За меня только дядя Бастиан заступался. Еще когда я была маленькой, я придумала себе сказку, что однажды ты придёшь и насовсем останешься или возьмёшь меня с собой и уведёшь далеко-далеко. Но ты не приходил.

Жуга молчал. Ночь выдалась без ветра. Маленький костёр уютно потрескивал. Дрова уже прогорели, превратились в рубчатые головешки, тлеющие красным, а травник всё сидел и смотрел на них, обдумывая сказанное девушкой.

– Мне нечего тебе сказать, – наконец ответил он. – Я ко многим приходил.

– Зачем?

– Чтобы исцелить.

– Тогда мне всё равно, что ты к ним приходил! – порывисто сказала девушка. – Их ты лечил. А меня – оживлял . Я ведь живая, правда? Я живая?

Травник снова не ответил.

– Почему ты молчишь?

– Я не знаю, что сказать, – признал он. – И впрямь, наверное, я виноват. Я не мог излечить тебя, но я хотя бы мог узнать, как ты живёшь. Твоя мама обещала за тобой присматривать.

– Она умерла, – сухо сказала девочка и отвернулась. – Уже два года как умерла.

– Я не знал. Прости. Всё бы хорошо, но… Я, может, смог бы тебя пристроить, позаботиться, у меня много знакомых, мне бы помогли. Кто-то за старые долги, другие по дружбе… Но только не сейчас! Сейчас это невозможно. Я…

– Почему? Почему невозможно? – Слёзы уже не стояли в глазах у девочки, а вовсю бежали по щекам. Чувствовалось: ещё немного – и она разревётся. – Я будто проклята, от меня все шарахаются, как от прокажённой! Мне четырнадцать, а выгляжу я, будто мне двенадцать. Сколько я ещё проживу? Ну сколько? Два года, три? А потом однажды – раз, и всё! Я задохнусь, как висельник. И никто не придёт, чтобы меня спасти. Даже на похороны никто не придёт. Разве можно… разве можно так? Я живу как в стволе у аркебузы, каждую секунду жду: вдруг выстрелит? Только зимой и сплю спокойно, а летом на улицу выйти боюсь. Муха пролетит – а у меня кровь стынет! Как-то одна залетела мне в волосы, и я совсем голову потеряла, ничего не соображала, всю посуду перебила на кухне, кипятком обварилась… Мне потом хотели волосы обстричь, как больной. Я бы уже раз десять умерла, если бы… если бы… – Она сглотнула и закончила: – Если бы не ты.