Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

Ничего не хотелось.

Дороги путались в ногах. Шнырь шёл скорее не «куда», а «откуда»: сперва просто бежал из Лисса, разругавшись с воровскими главарями, потом, уже в пути, полаялся и расстался с подельщиками, а день тому назад столкнулся с бравыми парнями, которым было велено поймать его и привести назад, пред светлы очи господина Цигеля, и наверняка не для того, чтоб угоститься кружечкой вина. Шнырь улизнул каким-то чудом, ему просто повезло: знакомый хозяин постоялого двора был дядькой тёртым и предупредил его, когда ребята начали выспрашивать, не пробегал тут, случаем, такой-то и такой-то. Шнырь не стал ждать, взял ноги в руки и рванул пешком куда глаза глядят. Он шёл всю ночь, включая утро. Единственным его попутчиком был дождь, мелкий, надоедливый, какой-то вороватый; он был одновременно и врагом, и союзником. Из-за него преследователи остались ночевать в гостинице. Из-за него Шнырь потерял терпение и готов был в петлю лезть, когда из пелены и мороси пред ним возникли три ступеньки старого трактира. Терять было нечего, к тому же у него была ночь форы (даже больше – дождь не думал прекращаться). Закоченелый, безразличный ко всему, Шнырь ввалился в тёмное пустое помещение, без торга выложил картавому хозяину полуфлорин, заказал похлёбки, жаркого, пива… и не нашёл в себе сил уйти. Днём громыхнуло. Дождь сменился настоящим ливнем, а через час утих, и выглянуло солнце. Корчма, однако, не спешила наполняться – зал оставался пустым, если не считать какого-то усатого типа, который заявился ближе к полудню, перекинулся с хозяином приветствием и парой слов и теперь сидел возле камина, дымя трубкой и потягивая подогретое лувенское.

Хозяин с полотенцем через плечо остановился у стола, где обосновался Шнырь, собрал пустые кружки и вопросительно взглянул на Иоахима.

– Будете ещё заказывать? – спросил он. – А?

Шнырь подумал и помотал головой:

– Не, пока не буду.

– Тогда соблаговолите расплатиться.

– Чего?

– Чего, чего, – с неудовольствием ответил корчмарь. – Деньгу гони!

– А… так бы сразу и сказал.

Шнырь залез в кошель, нащупал последний полуфлорин и выложил его на стол. Несколько мгновений оба молча смотрели на монету, хозяин – в ожидании заказа, Шнырь – в ожидании сдачи. Пауза затягивалась.

– Вот скажи мне, старик, – неожиданно для самого себя спросил вдруг Шнырь, – ты бы как хотел умереть?

Подобные вопросы, похоже, составляли неотъемлемую часть работы корчмаря. Во всяком случае, с ответом старикан не медлил.

– Я, батенька, не хотел бы умирать вообще, – ответил он, подбирая монетку и пробуя её на зуб. – Но раз уж всё равно придётся, то лучше бы дома и как можно позже.

– А я вот не знаю, как бы я хотел, – признался Иоахим и переложил голову с одной руки на другую. – Вот сижу и думаю, что будет, когда меня не будет. Тебе-то, дед, хорошо: сидишь у своих бочек, протираешь кружки, копишь гроши и патары, а срок придёт – загнёшься в своей постели. А тут пырнут ножом, столкнут в канаву – и подыхай до срока. А потом чего? «Амен, не амен, а будешь в ямен», поял? Зароют меня в землю или сожгут, вот и вся недолга. Так черви сожрут, а этак по ветру развеют, крупинки не найдёшь. Мерзко, да? Молчи, дед, сам понимаю, что мерзко. Вот, по-твоему, как лучше – чтоб сожгли или чтоб закопали? А?

Корчмарь пожал плечами:

– По мне, и то, и это – всё едино, лишь бы не живьём. Коли хотите знать моё мнение, юнкер, то вы слишком много выпили, ежели вас такие мысли начали одолевать. В вашем возрасте о жизни думать надо, о гульбе, о бабах, не о смерти. У вас впереди ещё много всего. Итак, я могу принести ещё жаркого с капустой или с кашей вместо сдачи. Или воды, чтобы вы протрезвели, – это бесплатно. Хотите?

– К чёрту воду, – взорвался Иоахим, – и капусту с кашей к чёрту! Ничего не надо! Отстань от меня, дед, поял? И так тошно. Не учи учёного.

– Ну как хотите. – Корчмарь пересчитал монетки в кармане, выбрал четыре медных кругляша и столбиком сложил их перед Иоахимом. – Вот ваша сдача, вот.

Снаружи послышался топот копыт. Шнырь насторожился и завертел головой, в глазах его проглянул испуг. Но лошадь была одна, да и приближался всадник не с той стороны, откуда Шнырь явился в «Три ступеньки», и он успокоился. Тем временем всадник подъехал, остановил коня, слез, распахнул дверь и вошёл. Это оказался высокий толстяк с мрачным одутловатым лицом, на котором застыло выражение брезгливого недовольства; он был одет во всё серое и с ног до головы испачкан грязью. Если приглядеться, на его лице и шее можно было заметить странные следы – какие-то большие пятна, волдыри, будто его кусали пчёлы. Не удостоив взглядом ни усатого, ни Иоахима, он бухнулся на лавку, сморщился, отбросил плащ, стащил перчатки, хлопнул ими по столу и коротко потребовал:

– Вина.

– Красного или белого? – мгновенно вскинулся корчмарь.

– Красного и подогретого. – По тому, как толстяк заказывал, становилось ясно, что и деньги у него водятся, и распоряжаться он привык. – И сообрази чего-нибудь на закусь.

– Не извольте беспокоиться. Э-э… лошадь расседлать?

– Не надо. Я здесь не надолго.

Господин заметно нервничал в ожидании заказа – ёрзал, барабанил пальцами, выглядывал в окно. Шнырь исподтишка косился на него. Крепкая заноза донимала дядьку, не иначе: за Иоахимом тоже гнались, но рядом с этим типом в сером он смотрелся просто воплощением спокойствия. Впрочем, тут дело было скорее в мере выпитого пива, нежели в храбрости. Наконец кабатчик Вольдемар принёс вино, пол-окорока, хлеб и сыр и удалился. Толстяк залпом осушил полкружки, опустил её и встретился взглядом с Иоахимом. Шнырь поднял свою кружку в знак приветствия, но тот не обратил на него внимания и занялся едой.

Шнырю, однако, хотелось поболтать.

– Спешите, господин хороший? – поинтересовался он.

Серый посмотрел с недоумением, будто с ним заговорила кошка или табуретка.

– Я тоже спешу, – осмелел Шнырь. – Тока вот погода, чёрт её дери. Я ночью шёл, так дождь мне все мозги прокапал. Давно такой весны не помню. Далеко путь держите?

Не удостоив его ответом, толстяк безразлично отвернулся, но через мгновение вдруг снова поднял голову и вперился в Шныря, как сыч под вечер. Парню аж не по себе сделалось, так изменился его взгляд – стал пытливым, насторожённым, очень внимательным: господа так не смотрят, а если смотрят, то на что-то очень важное, чем никак не может быть подвыпивший бродяга за соседним столиком. Шнырь не решился продолжить, и некоторое время они молча переглядывались. Тут хозяин весьма кстати принёс большую миску жареной козлятины со сладким перцем, чесноком и сыром и опять собрался удалиться, но серый жестом удержал его и о чём-то спросил. Кабатчик посмотрел на Иоахима и так же тихо ответил. Шнырь уткнулся в свою кружку так резко и демонстративно, что едва не выбил себе зуб. До него долетали лишь обрывки разговора: «Что за…», «Я не…» и «Давно сидит…». Шнырь слышал, как толстяк откашлялся, прочищая горло, пробормотал что-то вроде: «Всё равно придётся» – и умолк. А через минуту перед Иоахимом словно сама собой вдруг оказалась маленькая кружка с подогретым вином. Когда же он с недоумением поднял голову, то столкнулся взглядом с лысым корчмарём, который указал ему на господина в сером платье.