Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Спите? – время от времени вопрошала тётка, оборачиваясь и просовывая под парусиновый полог седую голову. – А, ну-ну. Отсыпайтесь, пока есть возможность – там не заскучаете. Может статься, что и алебарду в руки взять придётся. Ой, ахти мне – отстаём. И то! Лошадки-то мои – испанские, плетутся, словно дохлые, и ни черта по-нашему не понимают. Зря я их купила, ну да всё равно выбора не было – прежних-то моих убило картечным залпом. Как это по-ихнему? А, вот! Arre, mula, arra, lanta! [106] Вперёд, клячи, вперёд, быстрее! ( исп. )

Маркитантка щёлкнула кнутом, и колёса заскрипели чуть быстрее.

«Как страшно, – думала девушка, поджав ноги и глядя на качающийся окорок, оплетённый верёвками. – Как же страшно! Но мне кажется, я поняла, что страх – моё оружие, и я должна – ДОЛЖНА его использовать. Я боюсь и я буду бояться, но я пройду через свой страх, и он придаст мне сил. Некогда страх помогал мне выгонять крыс из нор, теперь и крысы выросли, и я стала взрослее. Я знаю, что я ничего не знаю, но это и есть единственное, что мне надо знать. Лис прав – каждый должен делать своё дело. Нельзя же вечно бегать от судьбы! И может статься, именно сейчас я еду, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. А значит, так тому и быть».

И с этими мыслями она плотнее закуталась в плед и под мерный скрип колёс погрузилась в сон.

Возле маленького костра едва сумели разместиться шестеро. Отрядец сильно поредел и некоторым образом размежевался: Родригес и Хосе-Фернандес всё ещё держались вместе, Мануэль сидел поодаль в молчаливом отчуждении, десятник Киппер восседал на чурбаке, как полководец на барабане, глотал из фляжки, плевал под ноги и на других не глядел. Взгляд его был мутным и пустым. Те же, кому не досталось чурбака или бревна, просто лежали вповалку, постелив под бока одеяла, плащи и свежие овечьи шкуры, от которых изрядно пованивало. Остальные два солдата были старые приятели Родригеса – он встретил их прошедшим утром у палатки маркитантов, когда пошёл купить провианту и выпивки; звались они Альберто Гарсия и Хесус де Понте. Оба служили когда-то в одном батальоне с Родригесом, знали и Алехандро, и Анхеля и с охотой приняли предложение зайти на огонёк.

Третьи сутки миновали с того дня, когда отряд, ведомый юным Томасом, дошёл до Лейдена и влился в море осаждающих его военных сил, которыми командовал генерал Фернандо Вальдес. Влился, но не смешался. Три испанца и десятник без раздумий развели костёр в расположении батальона под командованием толстого португальца Жуана Филиппо да Сильвестра, Себастьян и Томас также воспользовались его гостеприимством и смиренно приняли во временное пользование шатёр его оруженосца, убитого ядром в голову во время последнего штурма. Что же касается палача с помощником, то они облюбовали себе местечко ближе к каналу, будто среди испанцев чувствовали себя не в своей тарелке. Безумный Смитте захотел быть с ними.

Киппер был не одинок в своём занятии: ночь выдалась холодная, все шестеро усиленно хлебали водку. А вокруг ворочался, храпел, сопел и шевелился сонный укреплённый лагерь. Трещали костры, раздавались удары молотка по наковальне, лошадиное ржание, женский хохот, пьяная божба, чуть реже – звон разбитого стекла и шум потасовки. Тут же, поблизости, кто-то невидимый в ночи хриплым утомлённым голосом тянул старую песню конкистадоров:

Пять или шесть дней назад войска предприняли очередную попытку взять город приступом. Сапёры подвели под стену мину и благополучно подорвали. Часть стены рухнула, только пользы это не принесло: пролом был узкий, оборонять его было нетрудно, и горожане без труда отбили штурм. Нападавшие потеряли под стенами больше сотни ранеными и убитыми. Последовала ответная вылазка, в которой уже лейденцам всыпали по первое число. В итоге всё вернулось на круги своя, а пролом заделали. После встряски всем требовалось успокоить нервы, чем солдатня и занималась в обществе прожжённых маркитантов, цыган, жуликов-виноторговцев и обозных шлюх с цветастыми кружочками на дутых рукавах.

Войска стояли под стенами Лейдена почти год. Война превратилась в привычку. Кострища погрузились в землю, палатки выцвели и истрепались. Царили разброд и шатание. Не хватало дров, не хватало провизии, не хватало овса для лошадей. Баржи и обозы шли с большими перебоями. В лесу переловили птиц, теперь ждали желудей. Нельзя было ступить ни шагу на север или на восток: в лесах бесчинствовали гёзы, а на море, вдоль побережья, от Флессингена до Гельдера без устали крейсировали корабли повстанцев под водительством адмирала Трелона – фрегаты, корветы и большие шхуны в сорок тонн с двадцатью чугунными орудиями на каждой.

Но солдаты не гуляют по воде, а корабли не плавают по суше. Равновесие сохранялось. Крестьяне прятали зерно, а скот отгоняли в леса и на болота. Все окрестные деревни были не единожды разграблены, что, в общем, немудрено: сил под Лейденом сосредоточилось немало. Одной пехоты было пятьдесят семь батальонов: двадцать пять отборных испанских, пятнадцать немецких и семнадцать валлонских, а кроме них ещё четыре роты аркебузиров на двойном жалованье, швейцарские стрелки, ландскнехты с алебардами, несколько полков рейтаров, шестьсот всадников валлонской конницы, плюс малые охранные отряды, сапёры, фейерверкеры и много артиллерии – двойные бомбарды, фальконеты, большие и малые кулеврины, кулеврины-батарды, пушки простые и двойные, и мортиры тоже. Раз за разом испанцы и союзные им валлоны, а также германские, французские, венгерские, швейцарские и люксембургские наёмники штурмовали город и откатывались обратно, на прежние позиции, за укрепления, рогатки и эскарпы. Откатывались, чтобы отдохнуть, похоронить убитых и позволить ранам затянуться, а потом опять идти на приступ. И так без конца.

Родригес пил и предавался воспоминаниям.

– Тито! Хечо! – надрывался он. – Amigos! Con mil diablo… Хоть вы-то помните Анхеля? Помните? Ах, это был солдат, лихой солдат! Да! Он был bravo, наш Анхель, me pelo rubja, если вру! Он нож бросал на пятьдесят шагов и никогда не промахивался. И как погиб, как нелепо он погиб! А Санчес, старина Санчес! Этот и вовсе из-за дури голову сложил. Если бы Антонио и Фабио тогда не напились и не устроили ту ссору, были бы живы и здоровы, и сидели тут все трое, Фабио, Антонио и Санчес. А ведь он был крепкий малый, его ничто не могло свалить с ног! А желудок у него был – дай бог каждому. Солёную треску он запивал молоком, как кошка, а потом мог выдуть кварту водки и от этого только становился здоровее. А в дыму задохся. Эх, видать, нам истинную правду говорят, будто все беды от вина. Хосе! Хосинто! – он толкнул Хосе-Фернандеса. – Ты что, заснул? Наливай. Выпьем, compadres! Выпьем за наших погибших друзей, упокой господь их души!