Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Почему? – тихо повторила она. – Разве оттого, что я буду сильнее его ждать, он меня быстрей найдёт?

– Чудеса случаются, только если очень сильно в них веришь. Пойдём.

Ночью, казалось, дудочник видел лучше, чем днём. Во всяком случае, он даже ни разу не споткнулся. В молчании они прошли ещё немного, после чего ван Хорн остановился и указал на вершину холма.

– Видишь вон те повозки? – спросил он. – Фриц в одной из них. Кукуш… гхм! – он откашлялся и помянул «проклятую простуду». – Та девушка тоже там. Ты доберёшься и узнаешь. Только дальше ты пойдёшь одна.

– Одна? Почему одна? Вы, что ли, не хотите идти?

– Мне не нужно там быть, – загадочно ответил дудочник и, прежде чем Октавия успела сказать хоть слово или схватить его за руку, развернулся и зашагал вниз. Миг, другой – и он растворился в темноте. Октавия осталась одна.

Если, конечно, не считать Пьеро.

Скользя и оступаясь, пару раз чуть не упав в своих деревянных башмачках, девочка с голубыми волосами взобралась наверх по тропе и уже отсюда, вблизи, разглядела, что в одном фургончике теплится свет. Рядом дотлевал костёр, изнутри доносились голоса. Это был тот самый возок с нарисованным на борту красным соколом, куда Фридрих обычно ходил за вином и в котором приехала беременная девушка, о которой говорил ван Хорн. Всё это становилось совсем интересным. Октавия поправила капюшон, стряхнула с него воду, покашляла в кулак, медленно подобралась к самому борту и заглянула внутрь.

Непогода собрала под просмолённым пологом престранную компанию. Здесь были Фриц, разумеется, Ялка и её беловолосый парень Михелькин, а также маркитантка – сейчас она колдовала над котлом, похожая на ведьму из сказки. А дальше… Девочка не поверила глазам, ибо дальше на мешках сидел маленький монах, тот самый помощник инквизитора, а рядом с ним – аркебузир Гонсалес (Октавия узнала его сразу: трудно было не запомнить этого тщедушного испанца, говорившего по-фламандски едва ли не лучше, чем сами фламандцы). Но и это было ещё не всё. У самого задка сидел и задумчиво глядел на дождь плотный дядька с перевязанной головой. Его Октавия тоже узнала: то был герр Шольц, помощник палача, Тойфель рассказывал о нём. В бою он схлопотал дубиной по голове и двое суток провалялся без сознания, придя в себя, когда всё было кончено. Известие о смерти хозяина ввергло его в бесконечную задумчивую тоску. Он попробовал напиться, но от вина болела голова. В итоге он смешал себе «обед контрабандиста» – зелье из живицы, трав и табака – и теперь жевал его, время от времени сплёвывая в лужу под колёса тягучую струю коричневой слюны. От него сильно пахло мятой.

Октавия сглотнула так гулко, что сама испугалась. Впрочем, её не услышали.

Фриц заметно нервничал, взгляд его метался от беременной девушки до монаха и обратно, полный укора и подозрения, но говорить парень ничего не говорил. Чувствовалось только, что ситуация очень его напрягает. Под плетёным навесом стояли лошади в попонах и то ли спали, то ли думали о чём-то своём, лошадином. Девочку они проигнорировали.

Говорил монах.

– Его сожгут сеггодня утром, – услышала Октавия его заикающийся говор. – Я говорил с отцом Себ-бастьяном: он очень плох, но всё равно настаивает на дознании. Но к-командир стрелков решил, что это дело войскового т-трибунала. Лису д-даже не предоставили защитника, чтобы оправдаться.

– Почему? – спросил кто-то, Октавия так и не поняла кто.

– Muy diferente, las circunstancias [130] Обстоятельства сменились, были другие ( исп. ). , – вмешался Мануэль и пояснил на фламандском: – Дурацкая ситуация. На войне некогда разводить антимонии, а обвинение церкви – уже достаточная причина, чтобы начать дело и сразу закончить. Мы могли бы отвезти его в какую-нибудь обитель или крепость для дознания, но нас осталось трое, а padre так плох, что сделать это не представляется возможным. А выделять своих людей дон Фелипе не желает – у него и без того достаточно хлопот. Этот Лис помогал его солдатам, они ему молятся как святому, а отец Себастьян хочет суда и дознания, чтобы обвинить его в ереси. Многие недовольны, может начаться мятеж. Если же отправить его с конвоем куда подальше, как того хочет брат Себастьян, велик шанс, что он сбежит по дороге.

– И что?

Мануэль пожал плечами:

– Ничего. Дон Фелипе – старый интриган, он не хочет ссориться ни с Церковью, ни со своими солдатами, и у него нет времени ждать. Поэтому он подумал-подумал и объявил травника шпионом лейденцев. Тем паче тот признался на допросе, что за время осады неоднократно бывал в городе. Так дон Фелипе одним выстрелом убил двух зайцев: вывел рыжего brujo из-под юрисдикции Церкви и гражданского суда и отдал в руки суда полевого – это раз. И никто из солдат не станет спорить, что лазутчик виновен – это два.

– Хитро, – признал Иоганнес Шольц. – С какой стороны ни подойди – не подкопаешься. Но почему его обязательно должны сжечь? По всем законам ему светит виселица. Максимум головорезка, будь он дворянином. Почему огонь?

Мануэль опять пожал плечами:

– Он присвоил себе сан и звание целителя, исповедовал умирающих, давал последнее напутствие – а это преступление не только против Короля, но и против Христовой веры. Дон Фелипе даже тут пошёл на компромисс.

– Хитро, – повторил Иоганн, перегнулся через бортик и снова выплюнул слюну.

– Надо подстроить ему побег! – пылко сказал Фриц.

– К-как? – возразил брат Томас. – К-как подстроить? Ему не п-позволяют выходить даже по нужде, содержат в особой п-палатке посреди лагеря, под усиленной охраной. И к нему тоже не д-допускают никого.

– Лис приходит и уходит, когда хочет, – вдруг сказал Шольц, – это каждый знает. Раз он не ушёл из-под надзора, стало быть, не хочет. Если это, конечно, тот самый Лис.

– Он мог забыть. Он… теряет память, – тихим, каким-то бесцветным голосом вдруг сказала молчавшая доселе Ялка. Все вздрогнули и посмотрели на неё. – Мы должны дать ему знать.

– О чём? – спросил брат Томас.

Ялка посмотрела на него, потом на Фрица. Отвела взгляд.

– Дать знать, что мы здесь. Все трое.

– Это так важно?

– Может быть. Не знаю.

Мануэль покачал головой:

– Невозможно. Если бы ты подумала об этом раньше! А теперь его охраняют солдаты. Если подкупить стражников, можно попытаться передать ему записку.

– Он не умеет читать.

– Как не умеет? Умел же!

– Теперь не умеет.

Мануэль изумлённо покачал головой и перекрестился.

– Чудны дела твои, Господи…

– Я м-могу попросить исповедовать его.

– Это будет утром, у нас не останется времени. Да и есть полковой священник.

Тут холод и ветер сделали своё дело: у Октавии вдруг так сильно засвербело в носу, что она, не успев это осознать, чихнула. Тонко, по-девчачьи. Только всё равно её услышали.