Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Матерь Божья! – вскинулась торговка и прищурилась во тьму. – Кто это там?

Октавия хотела дать дёру, уже развернулась, но тут одна рука схватила её за плащик, другая – за подол, кто-то сказал: «Эге!», и через секунду отчаянно брыкающуюся девочку уже втащили в тёплое нутро фургончика.

– Девчонка, – вымолвил Иоганнес Шольц, словно другие этого не видели.

– Да это же Октавия! – воскликнул Фриц и соскочил с корзины. – Не трогайте её – она со мной. Октавия, ты что тут делаешь? Как ты сюда попала?

– Я за тобой… я… шла, – пискнула девочка. Она всё никак не могла отдышаться, из носа у неё текло. Она оглядела собравшихся, крепче обняла куклу и опустила глаза, шмыгая носом и теребя передник.

Ялка протянула руку:

– Да ты совсем промокла. Дай свой плащик, я просушу. Ты одна?

– Я… – Октавия сглотнула. – Я, да, одна.

– На, возьми мой платок.

– Voto a Dios! – устало вымолвил Гонсалес и провёл ладонью по лицу. – Нам только её не хватало. Ты что-нибудь слышала, catita-pajarita? [131] Плутовка, егоза (букв. «птичка-бабочка») ( исп. ).

– Ничего.

– Не ври!

– Она не проболтается, – поручился за неё Фриц.

– Тайна, которую знают двое, уже не тайна. Ладно. Присмотри за ней до завтра. Завтра мы выправим вам подорожную, и вы, даст бог, уедете с караваном. Через пару дней здесь всё затопит. – Он стукнул кулаком по колену. – Caray, проклятые гёзы! Но мы так и не решили, что делать.

– Можно я скажу? – вдруг подняла руку Октавия. Все с удивлением посмотрели на неё, но возражать никто не стал. Октавия собралась с духом и продолжила: – Я… наврала. Я всё слышала. Только я не понимаю, зачем что-то делать? Вы же не знаете, куда идти, тогда зачем идти? Тот человек, Лис, – это какая-то страшная тайна, так или не так? Если вам надо завтра быть на казни, идите туда.

Состроилась немая сцена.

– А ведь девчонка права, – сказал Шольц. – Лопни мои глаза, права! Был бы жив герр Золтан, он бы вам сказал то же самое. Идите завтрева туда, все трое. И будь что будет.

– Их могут узнать.

– Кто? Ты же с нами… Ах, да, там же брат Себастьян. Хм. Да.

– P-padre Себастьян – это полбеды, – молвил Томас. – Он сильно страдает от болей и не будет смотреть по сторонам. Но есть ещё Родригес, К-киппер… и Хосе-Фернандес…

– Я о них позабочусь, – мрачно пообещал Мануэль и многозначительно похлопал по рукояти меча.

Брат Томас нахмурился.

– Не д-делайте этого, сын мой, – с нажимом сказал он. И хотя при такой разнице в возрасте обращение «сын» прозвучало нелепо и смешно, никто в повозке даже не подумал улыбнуться, все сидели серьёзные и задумчивые, как на похоронах епископа.

– Тогда что делать?

– П-подкупить, н-напоить… Не знаю. Уг-говорить, в конце концов.

– Зачем такие хлопоты? Ну ладно. Хотя какая разница… Caray, не вижу смысла! Но в любом случае у нас нет денег, а они понадобятся. Хотя бы чтобы вы могли попасть в первый ряд. Вам ведь нужно быть как можно ближе к костру, я верно понял?

– Не знаю, – мрачно ответствовал Фриц.

– Деньги… можно найти, – туманно сказала Октавия и многозначительно посмотрела на Фрица, но тот или не понял, или сделал вид, что он не в курсе дела. Он сидел, как нахохлившийся воробей, вложив ладони между стиснутых колен, и глядел только вниз. Октавия только сейчас разглядела у него на запястье браслет с подвесками.

Все как-то пропустили её слова мимо ушей и продолжали обсуждать своё, когда в грязи снаружи зачавкали шаги и раздался громкий голос:

– Эй, мамаша, или спишь? Есть кто-нибудь? Вина продайте, что ли…

Все в повозке замерли. Мануэль сжал пальцы на рукояти меча и вопросительно взглянул на Томаса, но тот опять покачал головою: «Сиди», и Мануэль остался недвижим.

– Ась? – маркитантка высунула голову под дождь. – Кто тут? Ночь-полночь, какое вино?

– А мне по барабану, срочно! – весело ответил тот же голос. – Нацеди кувшинчик – в горле пересохло!

– Ладно, ладно, давай свой кушин… Какого тебе?

– Всё равно какого, лишь бы забирало… Оп!

Никто не успел и глазом моргнуть, как сидящий на краю герр Шольц охнул и исчез – вывалился наружу, только ноги в воздухе мелькнули. В следующее мгновение оба полога откинулись, и повозка наполнилась людьми. В полутьме засверкали ножи. Всё было проделано так быстро, ловко и неожиданно, что заговорщики не сразу признали в нападавших семерых музыкантов.

– Оба-на! Стоять, не двигаться! – закричал дер Тойфель и поднял повыше лампу, осматривая сидящих. – Октавия! Ты цела?

– Я здесь, дядя Тойфель, здесь! Не режьте их, они не виноваты!

– Ах, вот ты где! – с облегчением воскликнул тот. – Что же ты делаешь, девочка! Ушла и не сказала – разве можно так? А… Фриц? И ты здесь?

– Люди кукольника, если не ошибаюсь, – сквозь зубы проговорил Гонсалес. Нормально открыть рот ему мешало остриё ножа, который Кастор держал у испанца возле подбородка. – Уберите оружие, мы вам не враги.

– Мы – не его люди, – ответил Рейно Моргенштерн, поигрывая между делом шаром на цепи. – Мы сами по себе. Что вы тут затеваете?

– Боюсь, это не ваше дело, господин музыкант, – криво улыбнулся Мануэль. – Но мы не сделали девочке ничего плохого, ваш юный друг Фредерико может это подтвердить. К тому же мы собирались расходиться.

– Складно звонишь… Тавия, он не врёт?

– Нет, нет! Всё так и есть!

– Твоё счастье, испанец. Ну так всё-таки в чём дело?

Все молчали, и это, похоже, заставило Рейно Моргенштерна крепко задуматься. Мартин тем временем вытащил из ящика со стружками бутылку, выдернул зубами пробку, понюхал, глотнул, одобрительно крякнул и бросил бутылку Кастору. Тот поймал и тоже сделал глоток. Нож в его руке при этом даже не дрогнул.

И тут заговорила Ялка. От её голоса все почему-то вздрогнули, а Кастор подавился и закашлялся.

– Завтра собираются казнить Лиса, – тихим голосом сказал девушка.

– Лиса? – Рейно поднял бровь. – Какого Лиса? А, того парня, который прикинулся монахом. И что? Или вы хотите вызволить его?

– Дядя Рейно, дядя Рейно, – торопливо заговорила Октавия, – не спрашивайте их, пожалуйста, тут нет ничего секретного! Просто им надо туда, и всё! Всё!

– Хорош трепаться, Рейно, – проворчал дер Тойфель. – Сам же знаешь – девочка не станет врать. Зря бучу подняли. – Он полез в карман, достал монету в полновесный гульден и протянул её хозяйке: – Держи, мамаша, это за вино и за беспокойство. Сама понимаешь… И вы, фратер, – развёл он руками, оборачиваясь к Томасу, – не держите на нас зла.

– Б-бог простит, – спокойно ответил тот. – Pax vobiscum. Но мы и правда д-должны идти.

Рейно помедлил и сделал знак убрать ножи. Все облегчённо выдохнули и задвигались. Мануэль потёр горло, на котором остался тонкий красный след, бросил взгляд на Кастора, на Рейно, надел свою широкополую шляпу и надвинул её на глаза.