Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

Октавия спала, завернувшись в большой плащ.

Ялка услышала шаги и обернулась. Позади стоял Михелькин и теребил рукав.

– Чего тебе? – спросила она.

– Я… – Белобрысый парень неловко повёл руками, словно не знал, куда их деть. – Ты… Я хотел с тобой поговорить.

– Так говори.

– Я всё обдумал, – начал тот. – Я поговорил с одним торговым капитаном. Он набирает команду, чтобы плыть в Африку, в Капскую колонию. Там благодатная земля, растёт виноград, есть оловянная руда и нет королей и наместников. Те, кто уехал туда, не пожалели. Плывём со мной! Я устроюсь на шахту, подкопим денег, заведём хозяйство. Мы можем быть счастливы. Я… – он сглотнул. – Я обещаю, что не брошу тебя и буду о тебе заботиться. Всегда-всегда.

Даже деревенской девчонке эти песни были знакомы: в последние годы о колонии на Kaap de Goede Hoop не говорил только ленивый.

– Спасибо, что хоть о любви не стал говорить, – горько сказала Ялка, – а то я уж думала, ты никогда не повзрослеешь.

Михелькин молчал, потупившись. Ялка закуталась в шаль.

– Послушай, Михелькин, – сказала она, – я устала. Так устала, что не знаю, как об этом и сказать. Не приведи господь тебе когда-нибудь так устать. Спасибо тебе за всё, что ты для меня сделал. Но я никуда не поеду. Останусь здесь, рожу ребёнка и сама его воспитаю. Хорошо, если это будет девочка, особенно такая же красивая, как ты, хотя мальчик – тоже неплохо. Но мне не нужно твоей помощи. Не беспокойся обо мне: я выдержу. Мы, женщины, выносливее вас, мужчин.

– Но…

– Уезжай, Михелькин, – перебила его девушка и устало закрыла глаза. – Африка – это хорошее решение. Там ты станешь настоящим мужчиной. Может, и счастье своё найдёшь. Уезжай.

– Но мы…

– Я – не твоё счастье. А ты – не моё. Да ты и сам это понимаешь. Ведь понимаешь же?

Михелькин закусил губу, огляделся, вынул из-за пазухи свёрток и протянул его девушке:

– Возьми. Пригодится.

Ялка приняла его и чуть не уронила – вещица внутри оказалась донельзя увесистой. Она развернула тряпку. Там оказался золотой браслет гномьей работы, тот самый. Ялка растерянно подняла взгляд на Михеля.

– Чем же ты заплатишь за место на корабле?

– Отработаю матросом или ещё как-нибудь. Не думай об этом. Тебе нужнее.

– Спасибо. Спасибо тебе.

Михелькин не ответил, развернулся, сжал кулаки и молча зашагал обратно на вершину, где стоял фургон, горел костёр и хрустели овсом лошади. На миг сердце девушки кольнула тонкая иголка сожаления. Может, и правда лучше уплыть в эту самую Африку, построить там дом, завести хозяйство и жить свободными? Но как бы ни был он ей мил и симпатичен, каким бы честным он ни сделался, прошлое всегда будет стоять между ними. Ялка понимала, на какую жертву он пошёл, когда полез за ней в провал подземного хода. Он искупил свой грех, но память о насилии, о боли, о предательстве была жива. Она была готова смириться с тем, что выносит его ребёнка, но была уверена: любви меж ними быть не может. Никогда.

Меж тем природа напомнила о себе – ей нужно было отойти. Ялка встала и пошла вдоль берега по мокрому песку. Солнце медленно поднималось. Сквозь воду, начинающую помаленьку становиться прозрачной, была видна трава, на дне маячили кусты и какие-то обломки. Солнечные лучи грели спину, а вот ноги мёрзли: башмаки, которые подыскала для девушки маркитантка, были старые и прохудившиеся.

Холм, затопленный морскими водами, образовал большой и вытянутый остров с крутым северным склоном. Другой склон представлял собой песчаный мыс, пологой дугой изгибавшийся к западу. Здесь росли деревья и кустарник. Дождь смыл мусор и нечистоты, хотя берег усеивали обломки, щепки, ветки и куски коры. Серебристые росчерки мелких рыбёшек мелькали в воде. Девушка шла, придерживая рукой живот. Шаг её был неловок, ноги, не отвыкшие от тяжести цепей, ступали медленно и осторожно. Деревянные кломпы со скрипом давили песок.

«Вот я и свободна, – думала Ялка. – Свободна от всего. От обещаний, от ненависти, от обязательств, от разлук, от любви… Но что мне делать с этой свободой?»

Ни море, ни небо, ни солнце не могли дать ей ответа на этот вопрос. Если раньше у неё были другие цели, теперь всё свелось к одному – родить, воспитать и не умереть от голода. Может, стоило возвратиться домой, к мачехе? Да уж, усмехнулась она, веселее не придумаешь: заявиться в дом (ещё и не родной), с пузом, как неудачливая coquine [134] Блудница, непотребная женщина ( старофр. ). , – после такого можно будет сразу вешаться. Да и неизвестно ещё, какая там власть, в её родных местах. А может, найти кого-нибудь из местных, не слишком страшного, не очень злого и остаться с ним? Да разве такого найдёшь…

Так, размышляя, девушка присмотрела подходящий кустик, совершила свои нужды и подошла к воде умыться. Ополоснула руки, лицо, провела рукой по бритой макушке и долго глядела на своё отражение – маленькая бесполая голова на тонкой шее. Захотелось показать себе язык. Она показала его, вздохнула, улыбнулась и неожиданно расплакалась.

Кому она нужна такая, да ещё с ребёнком?

Может, всё-таки принять предложение Михелькина? Ещё не поздно – он ведь наверняка ждёт, что она передумает.

Какой-то звук привлёк её внимание. Где-то за кустами пару раз свистнули, затем тихо-тихо засопела свирель. Оттуда же, не в лад и невпопад, раздавались тихие, сосредоточенные удары, будто кто-то стучал молоточком. Ялка поймала себя на том, что стук и раньше доносился, только она не обращала на него внимания. В очередной раз любопытство победило усталость, безразличие и страх, она встала, вытерла слёзы и осторожно направилась туда.

Чем дальше она уходила, тем больший участок берега открывался её взору, и наконец настал миг, когда она увидела его целиком.

На берегу были трое.

Первым оказался Карел. Толстый маленький гном-полукровка разлёгся на песке, раскинув руки крестом и набросив на себя изодранный клетчатый плед, смотрел в синеющее небо и щурился от солнечного света. Рядом с ним лежала (а верней сказать, стояла) его несуразная шляпа, та самая, высокая, как печная труба, с пером за лентой.

Вторым был Зухель или кто-то очень на него похожий. Во всяком случае, нечто маленькое и мохнатое сидело на выбеленной солнцем коряге и тачало башмак. Ялка не сразу поняла, что башмак самый обыкновенный – по сравнению с существом он казался гигантским. А дальше…

Дальше сердце у Ялки ухнуло и покатилось под горку.

Потому что третьим был Жуга.

Он сидел там в одних полосатых штанах, босой, вполоборота к Ялке. Девушка видела только спину и затылок, но ошибиться было невозможно – эту угловатую фигуру, эти всклокоченные рыжие волосы она узнала бы из тысячи. В первый миг Ялка не поверила глазам, да и как тут было поверить! Призрак, мираж, плод горячечного воображения – чем ещё он мог быть? Она помахала рукой перед глазами, отгоняя видение, но травник как сидел на траве, так и продолжал сидеть, смотрел на солнце, пробовал флейту… и вдруг обернулся, встретившись с девушкой взглядом, так, словно это был не взгляд, а лезвие клинка.