Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Услуги? Какие услуги?

Йост покосился на Октавию и Фрица.

– Мы поговорим об этом завтра, – сказал он, вставая.

– А если я не соглашусь?

– Тогда вы тем более будете молчать. Только причина молчания будет иная.

На это кукольник ничего не ответил.

Мешки и прочее имущество свалили у окна. Кровать была одна и довольно узкая, втроём на ней можно было расположиться лишь с большими неудобствами. Кукольник, впрочем, почему-то не лёг, заместо этого перебросился парой слов с Йостом, тот кивнул, и итальянец принялся шарить в мешках. Он копался там, ворчал в бороду и что-то с треском обрывал, пока не вытащил занавес, старый дорожный плащ и ворох непонятных тряпок.

– Пьеро или Коломбина? – нерешительно пробормотал он про себя и вдруг окликнул: – Октавия! Пьеро или Коломбину?

– Что? – пискнула девочка.

– Пьеро или Коломбину? Выбирай.

– Коломб… ой, нет, лучше пусть будет Пьеро. А зачем?

Но бородач уже направился к ребятам.

– Ну-ка, слушайте меня, вы, stupido bambini, – строгим голосом сказал он. – Вам придётся ночевать одним. Si. Я, наверное, пойду спать вниз: здесь всё равно нет места для троих. Заодно узнаю, что тут затевается. Может, помогу в кузне – денег они с нас брать не хотят, а я не люблю оставаться обязанным. Догадываюсь, что вам может стать страшно, но придётся потерпеть. Никуда не ходить! Вот, возьми, малышка, – он протянул Октавии ком распяленных тряпок, оказавшийся куклой Пьеро в помятом белом балахоне; Октавия охнула.

– Только не сломай! – предупредил кукольник. – Нескоро нам, наверное, придётся снова выступать, а нитки я приделаю в две минуты.

– Я не сломаю! – заверила его девочка, вцепившись в куклу, как клещ в корову. – Я ни за что его не сломаю!

– Так вы идёте или нет? – нетерпеливо позвал от дверей Йост.

– Уже иду! – Он снова повернулся к детям, нахмурился и погрозил пальцем: – Ведите себя хорошо. Si?

– Si, si… – устало подтвердил Фриц. Глаза его слипались.

Фриц к этому времени уже мало что соображал. Бурные события прошедшего дня, вся эта суета и беготня измотали его вконец, а еда и тёплая постель довершили дело. Донимали блохи. Он не уснул, но впал в какой-то полусон. Так и лежал, изредка через силу отвечая на вопросы девочки, которая, казалось, и не думала засыпать. Совсем ещё ребёнок, она быстро уставала, но так же быстро набиралась сил, и у неё было достаточно времени для игр, расспросов, болтовни и поисков своей звезды. Фриц ей завидовал и злился на неё, одёргивал извечным, взрослым якобы «Да спи ты наконец!», но в итоге и девчонку не унял, и сам уснуть не смог. В принципе, он понимал, что болтовня была естественной реакцией девочки на любые события. Точно так же вела себя его сестра, и мальчишка против воли погрузился в воспоминания. Картины прошлого как в тумане проплывали в его усталой голове, пробуждая в сердце грусть и безотчётную тоску, пока Фриц не понял, что девочка о чём-то спрашивает и трясёт его за плечо.

– Фриц! Ну Фриц же… Ты слышишь?

– Ну что ещё? – недовольно отозвался он.

– Выброси руну.

– Зачем тебе?

– Хочу узнать, что с нами будет. Выброси.

– Сама выбрасывай, я спать хочу… Вон кошелёк, в штанах, в кармане.

– Я? – удивилась та. – Мне нельзя.

– Почему? Сама меня учила, а теперь – «нельзя»… Забыла, что ли?

– Нет, не забыла! – Девочка села, взяла Пьеро под мышку, дотянулась до стула, где лежала их одежда, и зашарила по карманам. – Вовсе даже не забыла! Только это же твои руны, а не мои, ты к ним привык, они тебя слушаются… Вот, возьми.

В руку ему ткнулся кожаный мешочек.

– Они не мои, – сказал Фриц.

– Как не твои? – удивилась девочка. – А чьи?

– Моего учителя.

– Господина Карла?

– Нет, не его. Другого. Прежнего.

– А кто он?

– Он… – Фриц на мгновение задумался и понял, что у него нет никакого желания об этом говорить. – Он умер, – закончил он. – Знаешь, давай спать. Я устал.

Октавия принялась толкать его в бок.

– Ну, Фриц, ну расскажи-и… А кем он был? Тоже артистом?

– Нет. Он был… лекарем. – Мальчишка подумал, что надо бы на этом и остановиться, но не удержался и добавил: – Странствующим лекарем, травником… и немного волшебником.

– Ой, правда? – Октавия аж подскочила. – Ты не врёшь? Он на самом деле был волшебник? Как здорово! А он тебя научил чему-нибудь?

– Отстань.

– Покажи! Ну, пожалуйста! Я никому не скажу.

– Не хочу.

– Ну Фри-иц…

Мальчишка вздохнул и уселся на кровати. Сил спорить не было. К тому же у него внутри уже проснулся маленький лисёнок хвастовства и точил коготки. За несколько последних дней эта сопливая дурёха столько раз доказывала, что много знает и умеет, и у Фридриха руки чесались показать ей, что он тоже не лыком шит.

Он огляделся.

– Видишь свечку на столе?

– Где? – Октавия обернулась. – А… Вижу.

– Смотри, что будет. – Фриц стиснул зубы, напрягся и вытянул руку, привычно концентрируя в пальцах холодные мурашки магической силы. – Раз… два…

– Ой… – заёрзала Октавия. – А оно не это?..

– Помолчи. Раз… два… три!

Он шепнул наговор. Теплая волна заплескалась в рукаве рубашки, в пальцах защипало, огарок сальной свечки с треском вспыхнул, зажёгся…

…И тотчас ожил браслет у Фрица на запястье!

Фриц совсем забыл о нём (равно как и о словах единорога) и не на шутку испугался. А полоса металла будто сжалась, стала уже и теснее, даже врезалась в запястье. Кожу под ней немилосердно закололо, словно на внутренней поверхности браслета выросли тысячи иголочек или на запястье намотали плеть свежей крапивы. Камни запульсировали красным, и, прежде чем Фриц сообразил, что делает, он уже сорвал свой талисман и теперь держал его в руках. Сердце его бешено колотилось.

Октавия тоже почувствовала неладное – сперва обрадовалась фокусу, но посмотрела на Фрица и испугалась.

– Фриц? Фриц, что с тобой? Фриц!..

– Да погоди ты…

Мальчишка соскочил с кровати, ёжась, подбежал к столу и теперь при свете свечи разглядывал багровую полосу на запястье, где уже появились первые волдыри.

– Чёрт… – Он закусил губу.

– Что это?

Неугомонная девчонка уже выглядывала у него из-под мышки.

– Любопытной кошке прищемили ножку! – грубо ответил ей Фриц, в основном чтобы скрыть дрожь в голосе, и щёлкнул её по носу.

– Ой!

– Чего вскочила? Марш в кровать!

Он прогнал её обратно и накрыл одеялом, сам забрался следом и некоторое время молча лежал, вертя в руках злополучный браслет. От пола и окна тянуло сквозняком, пламя свечи металось и потрескивало. Зеленоватый сплав был холоден и тускл, в нём ничего не отражалось.

«Лёд, – штормовым предупреждением гудели в голове у мальчика слова единорога . – Твоя болезнь на время замерла. Замёрзла. Прекратилась. Но не вздумай колдовать: тогда она оттает. А ты отныне один, и следующий наговор может стать для тебя последним».